Во II в. до н. э. для Рима, для Италии и для римских провинций наступила тяжёлое время. Римское крестьянство разорялось; рядом с мелкими участками крестьян выросли огромные имения римских богачей. Земли в этих имениях обрабатывались трудом сотен и тысяч рабов, захваченных во время многочисленных победоносных войн. Возвращаясь из далёких походов, крестьяне находили свои хозяйства в полном запустении. А крупные имения, где землевладельцы использовали дешёвый труд рабов, процветали. Рынки были наводнены сельскохозяйственными продуктами которые производились в этих имениях. Крестьянские хозяйства не могли выдержать борьбы с крупными землевладельцами и массами разорялись. Крестьяне продавали свои участки и уходили в города, прежде всего в Рим. Среди крестьян зрело недовольство, и всё чаще и чаще звучало требование наделения крестьян землёй.

Разорение крестьянства сильно снижало боеспособность римского войска, которое набиралось из крестьян. А для подавления таких мощных восстаний рабов, каким было восстание в Сицилии, была необходима сильная армия. Господство Рима над покорёнными народами держалось только на военной силе. Каждый римский гражданин хорошо понимал, что и его благополучие и будущее всего государства зависят от войска.

Приблизительно в это время в Риме вокруг Сципиона Африканского сгруппировались наиболее передовые римские деятели, философы и учёные греки. Они часто собирались вместе и горячо обсуждали наиболее важные политические вопросы, прежде всего, конечно, вопрос о том, как выйти из того тяжёлого положения, в каком очутилось римское государство. С особенным жаром здесь обсуждался вопрос о войске. На военной службе были только те из граждан, которые обладали имуществом. Всякий разорявшийся и терявший свою землю римский крестьянин выбывал из числа военнообязанных. Таким образом, разорение крестьянства самым пагубным образом отражалось и на численности войск. Следовательно, рассуждали в кружке Сципиона, чтобы спасти войско, необходимо возродить крестьянство.

К кружку Сципиона Африканского принадлежал Тиберий Гракх, который в обстановке всё усиливающейся борьбы крестьян за землю выдвинул проект передела общественной земли.

Ещё в ту далёкую пору, когда римляне шаг за шагом, завоёвывали Италию, они обычно отбирали у побеждённых одну треть их земель. Отобранная земля поступала в распоряжение государства. Это была так называемая «общественная земля». Римское правительство сдавало её в аренду за небольшую плату. Многие знатные римские семьи столетиями пользовались этой землёй и стали считать её как бы своей собственностью. Часть этой общественной земли и хотел передать крестьянам Тиберий Гракх.

Рассказывали, что мысль о переделе общественной земли зародилась у Тиберия, когда он возвращался после одного из походов. Проезжая через Северную Италию, он видел на пашнях, на которых ещё недавно сеяли и пахали римские крестьяне, рабов, работающих в цепях под надзором надсмотрщиков. Это произвело на него глубокое впечатление.

Но больше всего побуждал Тиберия выступить сам народ. Разоряющиеся римские крестьяне жаждали земли и выражали свои желания в многочисленных надписях на стенах храмов и общественных зданий.

Тиберий Гракх происходил из знатного плебейского рода. Многие представители этого рода занимали крупные государственные должности в римской республике. Его отец дважды занимал должность консула, был удостоен двух триумфов. Женившись на дочери победителя Ганнибала Корнелии, он породнился с влиятельной семьёй Сципионов. Умная и образованная Корнелия всю жизнь свою посвятила воспитанию детей.

Выдающиеся способности, хорошее образование и родственные связи позволили Тиберию рано начать политическую деятельность. Он вступает на путь, с которого обычно начинали знатные римляне его времени. В 147 г. до н. э. мы видим его в войсках Сципиона Эмилиана, осаждавших Карфаген. Во время штурма этого города Тиберий первым поднялся на неприятельскую стену. В армии его считали мужественным и дисциплинированным человеком.

Вскоре после окончания войны Тиберий был избран на должность квестора. С этой должности начиналась лестница высших государственных должностей в римской республике. Избрание в квесторы, таким образом, открывало перед Тиберием путь к дальнейшему продвижению.

В 134 г. до н. э. Тиберий, по обычаю, существовавшему в римской республике, сам выдвинул свою кандидатуру на выборах в народные трибуны и был избран на эту должность на 133 г. Немедленно же по вступлении в должность он начал осуществление своего плана.

Прежде всего Тиберий произнёс речь, в которой он говорил о доблести римлян и об огромных массах рабов, которые непригодны к военной службе и на которых хозяева их никогда не могут положиться. Упомянул он и о недавнем восстании рабов в Сицилии, а также о том, в какой опасности оказались рабовладельцы. После этого он выступил с тремя предложениями Во - первых, он предложил ограничить право пользования общественной землёй 500 югерами на самого арендатора и ещё по 250 югеров на двух его взрослых сыновей (если они имелись). Таким образом одна семья не должна была владеть участком больше чем в тысячу югеров.

Во - вторых, Тиберий предложил, чтобы вся общественная земля сверх этой нормы была отобрана у владельцев. Полученные таким путём излишки земли он хотел разделить между безземельными и малоземельными крестьянами участками по 30 югеров. Участки давались крестьянам за небольшую арендную плату и без права продажи. Смысл этих условий ясен: иначе богатые землевладельцы снова скупили бы эту землю у крестьян и реформа, задуманная Тиберием, ничего бы не изменила.

Наконец, в - третьих, Тиберий предложил создать особую комиссию из трёх лиц и поручить ей провести земельный закон в жизнь.

Когда распространилась весть о предложениях Тиберия, в Рим со всех сторон начали стекаться крестьяне. В короткий срок Тиберий стал вождём народного движения. Окружённый толпами сторонников, он обращался к ним с речами. Несколько фраз из таких речей Тиберия дошло до нашего времени. «И дикие звери в Италии, - говорил он, - имеют логова и норы, куда они могут прятаться, а люди, которые сражаются и умирают за Италию, бродят повсюду, как кочевники, с жёнами и детьми. Полководцы обманывают солдат, когда на полях сражений призывают их защищать от врагов гробницы и храмы. Ведь у множества римлян нет ни отчего дома, ни гробниц предков, а они сражаются и умирают за чужую роскошь, чужое богатство. Их называют владыками мира, а они сами не имеют и клочка земли». Легко можно себе представить, какое впечатление производили эти слова на римских крестьян, на бывших воинов римского войска.

Но не менее сильное впечатление они производили и на крупных землевладельцев. Знать увидела в предложениях Тиберия прежде всего посягательство на её имущество и поэтому отнеслась к нему с нескрываемой враждебностью. Предстояла жестокая борьба. В ходе этой борьбы роль вождя народного движения ко многому обязывала Тиберия. Крестьянские массы толкали его к более решительным действиям.

Препятствия на пути к проведению земельного закона стали возникать перед Тиберием сразу же после обнародования им своих предложений. Тогда же его врагами был пущен по городу слух, будто Тиберий предложил переделить землю только с той целью, чтобы возмутить народ и внести расстройство в жизнь государства. Римский сенат был против Тиберия, и это неудивительно: ведь сенаторы были самыми крупными землевладельцами.

Сенаторы подговорили выступить против Тиберия одного из народных трибунов - Октавия, выбранного на эту должность одновременно с Тиберием. По указке сената Октавий воспользовался правом всех народных трибунов налагать запрет (вето) на отдельные действия должностных лиц и наложил его на предложения Тиберия. Тиберий оказался в очень затруднительном положении. Выступить прямо против наложенного Октавием запрета, будучи сам народным трибуном, он не мог. Тогда он стал действовать иначе. Воспользовавшись в свою очередь своими трибунскими правами, он наложил запрет на деятельность должностных лиц республики впредь до того дня, когда его предложения будут поставлены на голосование в народном собрании. Кроме того, он запечатал храм Сатурна (Сатурн - у древних римлян - бог времени, посевов, покровитель плодородия), в котором помещалась часть римской казны. Тиберий, таким образом, приостановил всю государственную деятельность.

Все эти меры вызвали сильное раздражение противников Тиберия. Одни из них в знак протеста стали появляться на улицах в траурных одеждах, другие тайно готовили покушение на его жизнь, но никто не решался прямо выступить против запретов Тиберия или поставить вопрос о лишении его полномочий народного трибуна.

Тиберий созвал народное собрание. Предстояло решить, что делать, так как на предложения Тиберия оказался наложенным трибунский запрет Октавия. Вначале Тиберий попытался подействовать на Октавия увещаниями. Он просил его уступить справедливым требованиям народа и снять свой запрет. Зная, что Октавий сам является крупным землевладельцем и должен пострадать от закона, Тиберий предлагал ему возместить убытки из собственных средств. Октавий остался глухим ко всем просьбам и наотрез отказался снять запрет.

Тогда Тиберий пошёл на крайнее средство. Он заявил в присутствии всех собравшихся, что если два трибуна, имеющие одинаковую власть, столь резко расходятся во взглядах на такой важный вопрос, то дело может закончиться либо вооружённым столкновением между их сторонниками, либо один из двух должен быть отрешён от должности. Он предложил Октавию в этом же народном собрании поставить на голосование вопрос о смещении с должности его, Тиберия, и обещал, если народ выскажется против него, немедленно вернуться к жизни частного человека. Октавий отклонил и это предложение. Тогда Тиберий объявил, что в таком случае он поставит на голосование вопрос о смещении с должности Октавия. «Народный трибун, - говорил Тиберий, - есть лицо священное и неприкосновенное, ибо деятельность его посвящена народу и он призван защищать интересы народа. Но если трибун причиняет народу вред, умаляет его власть, препятствует ему голосовать, то он сам отрешает себя от должности, так как не исполняет своего долга».

Таким образом, Тиберий поставил интересы народа выше старых римских обычаев и порядков. Если народный трибун пренебрегает этими интересами, он должен быть смещён со своей должности, хотя, по римским обычаям, любое выборное должностное лицо считалось несменяемым и не могло быть лишено должности до новых выборов.

Тут же Тиберий внёс в народное собрание предложение об отстранении Октавия. Началось голосование. В народном собрании римские граждане голосовали по трибам, к которым все они были приписаны по месту своего проживания. Каждая триба голосовала отдельно. Конечный результат голосования определялся подсчётом голосов всех 35 триб.

Уже проголосовало 17 триб, и все высказались за отстранение Октавия. Тогда Тиберий приостановил голосование. Он снова, и в последний раз обратился к Октавию. Он убеждал его не подвергать себя бесчестию и не заставлять его, Тиберия, нарушать закон. Октавий молчал. Очевидцы рассказывали, что глаза его наполнились слезами, но он твёрдо заявил, что Тиберий может поступать с ним, как хочет. Для Октавия отношение к нему римской знати было важнее и дороже.

Голосование продолжалось. Все трибы голосовали против Октавия. Тиберий приказал свести Октавия с трибуны, на которой тот стоял. Народ заволновался. Если бы подоспевшие вовремя сторонники сената не вывели Октавия из толпы, он был бы растерзан.

Октавий перестал быть народным трибуном. Следовательно, потерял свою силу и запрет, наложенный им на предложения Тиберия. Тиберий поставил их теперь на голосование. Они прошли голосами всех 35 триб и стали законом. Тут же для проведения нового закона в жизнь была избрана комиссия. В состав её попали: сам Тиберий, его тесть Аппий Клавдий и младший брат Гай Гракх.

Комиссия начала свою работу. Ей предстояло решить множество дел, связанных с изъятием общественной земли и распределением её между крестьянами. Не всегда было легко решить, какая часть земельных владений должна быть изъята. Как уже говорилось, многие знатные римские семьи веками пользовались общественной землёй. За это время границы между собственными землями и землёй арендованной во многих случаях уже стёрлись. Кроме того, на общественной земле за счёт владельцев возводились постройки, осушались болота, разводились виноградники и т. п.

Крупные владельцы отчаянно сопротивлялись. Обстановка накалялась. Теперь даже прежние сторонники реформы, когда речь шла об изъятии находившихся у них земель, переходили в лагерь её противников. Но комиссия действовала. Сам Тиберий, встав на путь решительных действий, смело пошёл дальше. Он выдвинул новые законы, касавшиеся выдачи крестьянам, получившим земельные участки, денег из государственной казны на обзаведение, сокращения срока военной службы, обжалования судебных решений перед народным собранием и т. д.

Между тем время шло, и приближался срок окончания пребывания Тиберия в должности народного трибуна. Осуществление реформы было ещё только начато. Тиберий хорошо понимал, какие затруднения возникнут для дальнейшего её проведения, если он потеряет власть трибуна. Тогда он решился вторично выставить себя на предстоящих выборах в народные трибуны.

В истории римской республики было немало случаев, когда на должность народного трибуна выбирали одного и того же человека подряд два раза и больше. Теперь враги реформы заговорили о том, что повторное избрание в трибуны незаконно. Им важно было любыми средствами сорвать повторное избрание Тиберия и провести на эту должность своих сторонников.

Время трибунских выборов было для Тиберия неблагоприятным. Они происходили летом, когда сочувствующие ему крестьяне были заняты полевыми работами и не могли прийти в Рим. Горожане были ненадёжны - знать могла подкупить их.

В день выборов на римском форуме собралась огромная толпа. Сторонники Тиберия встретили его радостными криками, но не менее шумно вели себя и его противники.

Одному из приверженцев Тиберия, Фульвию Флакку, стало известно, что враги Тиберия сговорились между собой пойти на крайнее средство. Они решили убить Тиберия. Для этого у них уже было наготове большое число вооружённых сторонников и рабов.

С трудом протиснулся Флакк через толпу к тому месту, где стоял Тиберий, и предупредил его об опасности. Когда Тиберий сообщил близ стоящим о заговоре на его жизнь, они тут же стали разламывать скамейки и, вооружившись обломками, при готовились к защите. В задних рядах толпы ничего не понимали из того, что происходило впереди. Поднялся страшный шум. Тиберий приподнялся и хотел сказать собравшимся о том, что происходит. Но голос его не был слышен из - за шума. Тогда он коснулся рукой своей головы, желая этим дать понять, что голове его, то есть его жизни, угрожает смертельная опасность. Враги Тиберия истолковали этот жест иначе. Тиберий, кричали они, показывает на свою голову в знак того, что она должна быть увенчана царской короной.

В это время римский сенат заседал в находившемся неподалёку храме. Туда был послан вестник. Он сообщил сенаторам, что Тиберий якобы собирается покончить с республикой и объявить себя царём. Сенаторов охватило страшное возбуждение. Престарелый сенатор Сципион Назика вскочил со своего места и громко закричал: «Кто хочет спасти отечество, пусть следует за мной!» С этими словами Назйка устремился во главе сенаторов и их сторонников к форуму.

В бушевавшую уже здесь толпу влилась новая толпа, вооружённая дубинами, палками, обломками скамеек и т. п. Началась свалка. Сторонники сената устремились на тех, кто защищал Тиберия. Кто - то схватил его за одежду. Тиберий споткнулся и упал на лежащих перед ним людей. Когда он поднялся, один из врагов нанёс ему скамейкой удар по голове. Затем удары посыпались один за другим - и Тиберий был убит. Вместе с ним погибло более трёхсот его сторонников. Трупы убитых ночью сбросили в Тибр.

Так погиб Тиберий Гракх, веривший в возможность возродить римское крестьянство путём земельной реформы.

Сре­ди народ­ных три­бу­нов сила на сто­роне того, кто нала­га­ет запрет, и если даже все осталь­ные соглас­ны друг с дру­гом, они ниче­го не достиг­нут, пока есть хотя бы один, про­ти­вя­щий­ся их суж­де­нию. Воз­му­щен­ный поступ­ком Окта­вия, Тибе­рий взял назад свой пер­вый, более крот­кий зако­но­про­ект и внес новый, более при­ят­ный для наро­да и более суро­вый к нару­ши­те­лям пра­ва, кото­рым на сей раз вме­ня­лось в обя­зан­ность осво­бо­дить все зем­ли, какие когда-либо были при­об­ре­те­ны в обход преж­де издан­ных зако­нов. Чуть не еже­днев­но у Тибе­рия быва­ли схват­ки с Окта­ви­ем на ора­тор­ском воз­вы­ше­нии, но, хотя спо­ри­ли они с вели­чай­шей горяч­но­стью и упор­ст­вом, ни один из них, как сооб­ща­ют, не ска­зал о дру­гом ниче­го оскор­би­тель­но­го, ни один не под­дал­ся гне­ву, не про­ро­нил непо­до­баю­ще­го или непри­стой­но­го сло­ва. Как вид­но, не толь­ко на вак­хи­че­ских празд­не­ствах , но и в пла­мен­ных пре­ре­ка­ни­ях доб­рые задат­ки и разум­ное вос­пи­та­ние удер­жи­ва­ют дух от без­образ­ных край­но­стей. Зная, что дей­ст­вию зако­на под­па­да­ет и сам Окта­вий, у кото­ро­го было мно­го обще­ст­вен­ной зем­ли, Тибе­рий про­сил его отка­зать­ся от борь­бы, согла­ша­ясь воз­ме­стить ему поте­ри за счет соб­ст­вен­но­го состо­я­ния, кста­ти ска­зать - отнюдь не бле­стя­ще­го. Но Окта­вий был непре­кло­нен, и тогда Тибе­рий осо­бым ука­зом объ­явил пол­но­мо­чия всех долж­ност­ных лиц, кро­ме три­бу­нов, пре­кра­щен­ны­ми до тех пор, пока зако­но­про­ект не прой­дет голо­со­ва­ния. Он опе­ча­тал соб­ст­вен­ною печа­тью храм Сатур­на, чтобы кве­сто­ры не мог­ли ниче­го при­не­сти или выне­сти из каз­на­чей­ства , и через гла­ша­та­ев при­гро­зил штра­фом пре­то­рам, кото­рые ока­жут непо­ви­но­ве­ние, так что все в испу­ге пре­рва­ли испол­не­ние сво­их обыч­ных дел и обя­зан­но­стей. Тут вла­дель­цы земель пере­ме­ни­ли одеж­ды и ста­ли появ­лять­ся на фору­ме с видом жал­ким и подав­лен­ным, но втайне зло­умыш­ля­ли про­тив Тибе­рия и уже при­гото­ви­ли убийц для поку­ше­ния, так что и он, ни от кого не таясь, опо­я­сал­ся раз­бой­ни­чьим кин­жа­лом, кото­рый назы­ва­ют « доло­ном» .

впо­след­ст­вии же, когда Гай и Фуль­вий зада­ли ему в Собра­нии вопрос, что он дума­ет о смер­ти Тибе­рия, ото­звал­ся о его дея­тель­но­сти с неодоб­ре­ни­ем. Народ пре­рвал речь Сци­пи­о­на воз­му­щен­ным кри­ком, чего рань­ше нико­гда не слу­ча­лось, а сам он был до того раздо­са­до­ван, что гру­бо оскор­бил народ. Об этом подроб­но рас­ска­за­но в жиз­не­опи­са­нии Сци­пи­о­на .

[ГАЙ ГРАКХ]

После гибе­ли Тибе­рия Гай в пер­вое вре­мя, то ли боясь вра­гов, то ли с целью вос­ста­но­вить про­тив них сограж­дан, совер­шен­но не пока­зы­вал­ся на фору­ме и жил тихо и уеди­нен­но, слов­но чело­век, кото­рый не толь­ко подав­лен и удру­чен обсто­я­тель­ства­ми, но и впредь наме­рен дер­жать­ся в сто­роне от обще­ст­вен­ных дел; это дава­ло повод для тол­ков, буд­то он осуж­да­ет и отвер­га­ет начи­на­ния Тибе­рия. Но он был еще слиш­ком молод, на девять лет моло­же бра­та, а Тибе­рий умер, не дожив до трид­ца­ти. Когда же с тече­ни­ем вре­ме­ни мало-пома­лу стал обна­ру­жи­вать­ся его нрав, чуж­дый празд­но­сти, изне­жен­но­сти, стра­сти к вину и к нажи­ве, когда он при­нял­ся отта­чи­вать свой дар сло­ва, как бы гото­вя себе кры­лья, кото­рые воз­не­сут его на государ­ст­вен­ном попри­ще, с пол­ною оче­вид­но­стью откры­лось, что спо­кой­ст­вию Гая ско­ро при­дет конец. Защи­щая как-то в суде сво­е­го дру­га Вет­тия, он доста­вил наро­ду такую радость и вызвал такое неисто­вое вооду­шев­ле­ние, что все про­чие ора­то­ры пока­за­лись в срав­не­нии с ним жал­ки­ми маль­чиш­ка­ми, а у могу­ще­ст­вен­ных граж­дан заро­ди­лись новые опа­се­ния, и они мно­го гово­ри­ли меж­ду собою, что ни в коем слу­чае нель­зя допус­кать Гая к долж­но­сти три­бу­на.

По чистой слу­чай­но­сти ему выпал жре­бий ехать в Сар­ди­нию кве­сто­ром при кон­су­ле Оре­сте, что обра­до­ва­ло его вра­гов и нисколь­ко не огор­чи­ло само­го Гая. Воин­ст­вен­ный от при­ро­ды и вла­дев­ший ору­жи­ем не хуже, чем тон­ко­стя­ми пра­ва, он, вме­сте с тем, еще стра­шил­ся государ­ст­вен­ной дея­тель­но­сти и ора­тор­ско­го воз­вы­ше­ния, а усто­ять перед при­зы­ва­ми наро­да и дру­зей чув­ст­во­вал себя не в силах и пото­му с боль­шим удо­воль­ст­ви­ем вос­поль­зо­вал­ся слу­ча­ем уехать из Рима. Прав­да, гос­под­ст­ву­ет упор­ное мне­ние, буд­то Гай был самым необуздан­ным иска­те­лем народ­ной бла­го­склон­но­сти и гораздо горя­чее Тибе­рия гнал­ся за сла­вою у тол­пы. Но это ложь. Напро­тив, ско­рее по необ­хо­ди­мо­сти, неже­ли по сво­бод­но­му выбо­ру, сколь­ко мож­но судить, занял­ся он дела­ми государ­ства. Ведь и ора­тор Цице­рон сооб­ща­ет , что Гай не хотел при­ни­мать ника­ких долж­но­стей, пред­по­чи­тал жить в тишине и покое, но брат явил­ся ему во сне и ска­зал так: « Что же ты мед­лишь, Гай? Ино­го пути нет. Одна и та же суж­де­на нам обо­им жизнь, одна и та же смерть в борь­бе за бла­го наро­да!»

В Сар­ди­нии Гай дал все­сто­рон­ние дока­за­тель­ства сво­ей доб­ле­сти и нрав­ст­вен­ной высоты, намно­го пре­взой­дя всех моло­дых и отва­гою в бит­вах и спра­вед­ли­во­стью к под­чи­нен­ным, и почти­тель­ной любо­вью к пол­ко­вод­цу, а в воздерж­но­сти, про­сто­те и трудо­лю­бии оста­вив поза­ди и стар­ших. Зимою, кото­рая в Сар­ди­нии на ред­кость холод­на и нездо­ро­ва, кон­сул потре­бо­вал от горо­дов теп­ло­го пла­тья для сво­их вои­нов, но граж­дане отпра­ви­ли в Рим прось­бу отме­нить это тре­бо­ва­ние. Сенат при­нял про­си­те­лей бла­го­склон­но и отдал кон­су­лу при­каз одеть вои­нов ины­ми сред­ства­ми, и так как кон­сул был в затруд­не­нии, а вои­ны меж тем жесто­ко мерз­ли, Гай, объ­е­хав­ши горо­да, убедил их помочь рим­ля­нам доб­ро­воль­но. Весть об этом при­шла в Рим, и сенат был сно­ва обес­по­ко­ен, усмот­рев в поведе­нии Гая первую попыт­ку про­ло­жить себе путь к народ­ной бла­го­склон­но­сти. И, преж­де все­го, когда при­бы­ло посоль­ство из Афри­ки от царя Миципсы, кото­рый велел передать, что в знак рас­по­ло­же­ния к Гаю Грак­ху он отпра­вил пол­ко­вод­цу в Сар­ди­нию хлеб, сена­то­ры, в гне­ве, про­гна­ли послов, а затем вынес­ли поста­нов­ле­ние: вой­ско в Сар­ди­нии сме­нить, но Оре­ста оста­вить на преж­нем месте - имея в виду, что долг служ­бы задер­жит при пол­ко­вод­це и Гая. Гай, одна­ко ж, едва узнал о слу­чив­шем­ся, в край­нем раз­дра­же­нии сел на корабль и неожидан­но появил­ся в Риме, так что не толь­ко вра­ги хули­ли его повсюду, но и наро­ду каза­лось стран­ным, как это кве­стор сла­га­ет с себя обя­зан­но­сти рань­ше намест­ни­ка. Одна­ко, когда про­тив него воз­буди­ли обви­не­ние перед цен­зо­ра­ми, Гай, попро­сив сло­ва, сумел про­из­ве­сти пол­ную пере­ме­ну в суж­де­ни­ях сво­их слу­ша­те­лей, кото­рые под конец были уже твер­до убеж­де­ны, что он сам - жерт­ва вели­чай­шей неспра­вед­ли­во­сти. Он про­слу­жил в вой­ске, ска­зал Гай, две­на­дцать лет, тогда как обя­за­тель­ный срок служ­бы - все­го десять, и про­был кве­сто­ром при пол­ко­вод­це три года , тогда как по зако­ну мог бы вер­нуть­ся через год. Един­ст­вен­ный из все­го вой­ска, он взял с собою в Сар­ди­нию пол­ный коше­лек и увез его оттуда пустым, тогда как осталь­ные, выпив взя­тое из дому вино, везут в Рим амфо­ры, довер­ху насы­пан­ные сереб­ром и золо­том.

Вско­ре Гая вновь при­влек­ли к суду, обви­няя в том, что он скло­нял союз­ни­ков к отпа­де­нию от Рима и был участ­ни­ком рас­кры­то­го во Фре­гел­лах заго­во­ра. Одна­ко он был оправ­дан и, очи­стив­шись от всех подо­зре­ний, немед­лен­но стал искать долж­но­сти три­бу­на, при­чем все, как один, извест­ные и вид­ные граж­дане высту­па­ли про­тив него, а народ, под­дер­жи­вав­ший Гая, собрал­ся со всей Ита­лии в таком коли­че­стве, что мно­гие не нашли себе в горо­де при­ста­ни­ща, а Поле всех не вме­сти­ло и кри­ки голо­су­ю­щих нес­лись с крыш и гли­но­бит­ных кро­вель домов.

Власть иму­щие лишь в той мере взя­ли над наро­дом верх и не дали свер­шить­ся надеж­дам Гая, что он ока­зал­ся избран­ным не пер­вым, как рас­счи­ты­вал, а чет­вер­тым . Но едва он занял долж­ность, как тут же пер­вен­ство пере­шло к нему, ибо силою речей он пре­вос­хо­дил всех сво­их това­ри­щей-три­бу­нов, а страш­ная смерть Тибе­рия дава­ла ему пра­во гово­рить с боль­шой сме­ло­стью, опла­ки­вая участь бра­та. Меж­ду тем он при вся­ком удоб­ном слу­чае обра­щал мыс­ли наро­да в эту сто­ро­ну, напо­ми­ная о слу­чив­шем­ся и при­во­дя для срав­не­ния при­ме­ры из про­шло­го - как их пред­ки объ­яви­ли вой­ну фалис­кам, за то что они оскор­би­ли народ­но­го три­бу­на, неко­е­го Гену­ция, и как каз­ни­ли Гая Вету­рия , за то что он один не усту­пил доро­гу народ­но­му три­бу­ну, про­хо­див­ше­му через форум. « А у вас на гла­зах, - про­дол­жал он, - Тибе­рия насмерть били дубьем, а потом с Капи­то­лия волок­ли его тело по горо­ду и швыр­ну­ли в реку, у вас на гла­зах лови­ли его дру­зей и уби­ва­ли без суда! Но раз­ве не при­ня­то у нас иско­ни, если на чело­ве­ка взведе­но обви­не­ние, гро­зя­щее смерт­ною каз­нью, а он не явля­ет­ся перед судья­ми, то на заре к две­рям его дома при­хо­дит тру­бач и зву­ком тру­бы еще раз вызы­ва­ет его явить­ся, и лишь тогда, но не рань­ше, выно­сит­ся ему при­го­вор?! Вот как осто­рож­ны и осмот­ри­тель­ны были наши отцы в судеб­ных делах» .

Зара­нее воз­му­тив и рас­тре­во­жив народ таки­ми реча­ми - а он вла­дел не толь­ко искус­ст­вом сло­ва, но и могу­чим, на ред­кость звуч­ным голо­сом, - Гай внес два зако­но­про­ек­та: во-пер­вых, если народ отре­ша­ет долж­ност­ное лицо от вла­сти, ему и впредь ника­кая долж­ность дана быть не может, а во-вто­рых, наро­ду пре­до­став­ля­ет­ся пра­во судить долж­ност­ное лицо, изгнав­шее граж­да­ни­на без суда. Один из них, без вся­ко­го сомне­ния, покры­вал позо­ром Мар­ка Окта­вия, кото­ро­го Тибе­рий лишил долж­но­сти три­бу­на, вто­рой был направ­лен про­тив Попи­лия, кото­рый был пре­то­ром в год гибе­ли Тибе­рия и отпра­вил в изгна­ние его дру­зей. Попи­лий не отва­жил­ся под­верг­нуть себя опас­но­сти суда и бежал из Ита­лии, а дру­гое пред­ло­же­ние Гай сам взял обрат­но, ска­зав, что милу­ет Окта­вия по прось­бе сво­ей мате­ри Кор­не­лии. Народ был вос­хи­щен и дал свое согла­сие. Рим­ляне ува­жа­ли Кор­не­лию ради ее детей нисколь­ко не мень­ше, неже­ли ради отца, и впо­след­ст­вии поста­ви­ли брон­зо­вое ее изо­бра­же­ние с над­пи­сью: « Кор­не­лия, мать Грак­хов» . Часто вспо­ми­на­ют несколь­ко мет­ких, но слиш­ком рез­ких слов Гая, ска­зан­ных в защи­ту мате­ри одно­му из вра­гов. « Ты, - вос­клик­нул он, - сме­ешь хулить Кор­не­лию, кото­рая роди­ла на свет Тибе­рия Грак­ха?!» И, так как за неза­дач­ли­вым хули­те­лем была дур­ная сла­ва чело­ве­ка изне­жен­но­го и рас­пут­но­го, про­дол­жал: « Как у тебя толь­ко язык пово­ра­чи­ва­ет­ся срав­ни­вать себя с Кор­не­ли­ей! Ты что, рожал детей, как она? А ведь в Риме каж­дый зна­ет, что она доль­ше спит без муж­чи­ны, чем муж­чи­ны без тебя!» Вот како­ва была язви­тель­ность речей Гая, и при­ме­ров подоб­но­го рода мож­но най­ти в его сохра­нив­ших­ся кни­гах нема­ло.

Сре­ди зако­нов, кото­рые он пред­ла­гал, угож­дая наро­ду и под­ры­вая могу­ще­ство сена­та, один касал­ся выво­да коло­ний и, одновре­мен­но, пред­у­смат­ри­вал раздел обще­ст­вен­ной зем­ли меж­ду бед­ня­ка­ми, вто­рой забо­тил­ся о вои­нах, тре­буя, чтобы их снаб­жа­ли одеж­дой на казен­ный счет, без вся­ких выче­тов из жало­ва­ния, и чтобы нико­го моло­же сем­на­дца­ти лет в вой­ско не при­зы­ва­ли . Закон о союз­ни­ках дол­жен был урав­нять в пра­вах ита­лий­цев с рим­ски­ми граж­да­на­ми, хлеб­ный закон - сни­зить цены на про­до­воль­ст­вие для бед­ня­ков. Самый силь­ный удар по сена­ту нано­сил зако­но­про­ект о судах. До тех пор судья­ми были толь­ко сена­то­ры, и пото­му они вну­ша­ли страх и наро­ду и всад­ни­кам. Гай при­со­еди­нил к трем­стам сена­то­рам такое же чис­ло всад­ни­ков, с тем чтобы судеб­ные дела нахо­ди­лись в общем веде­нии этих шести­сот чело­век.

Сооб­ща­ют, что, вно­ся это пред­ло­же­ние, Гай и вооб­ще выка­зал осо­бую страсть и пыл, и, меж­ду про­чим, в то вре­мя как до него все высту­паю­щие перед наро­дом ста­но­ви­лись лицом к сена­ту и так назы­вае­мо­му коми­тию , впер­вые тогда повер­нул­ся к фору­му. Он взял себе это за пра­ви­ло и в даль­ней­шем и лег­ким пово­ротом туло­ви­ща сде­лал пере­ме­ну огром­ной важ­но­сти - пре­вра­тил, до извест­ной сте­пе­ни, государ­ст­вен­ный строй из ари­сто­кра­ти­че­ско­го в демо­кра­ти­че­ский, вну­шая, что ора­то­ры долж­ны обра­щать­ся с речью к наро­ду, а не к сена­ту.

Народ не толь­ко при­нял пред­ло­же­ние Гая, но и пору­чил ему избрать новых судей из всад­ни­че­ско­го сосло­вия, так что он при­об­рел сво­е­го рода еди­но­лич­ную власть и даже сенат стал при­слу­ши­вать­ся к его сове­там. Впро­чем, он неиз­мен­но пода­вал лишь такие сове­ты, кото­рые мог­ли послу­жить к чести и сла­ве сена­та. В их чис­ле было и заме­ча­тель­ное, на ред­кость спра­вед­ли­вое мне­ние, как рас­по­рядить­ся с хле­бом, при­слан­ным из Испа­нии намест­ни­ком Фаби­ем. Гай убедил сена­то­ров хлеб про­дать и выру­чен­ные день­ги вер­нуть испан­ским горо­дам, а к Фабию обра­тить­ся со стро­гим пори­ца­ни­ем, за то что он дела­ет власть Рима нена­вист­ной и непе­ре­но­си­мой. Этим он стя­жал нема­лую сла­ву и любовь в про­вин­ци­ях.

Он внес еще зако­но­про­ек­ты - о новых коло­ни­ях, о стро­и­тель­стве дорог и хлеб­ных амба­ров, и во гла­ве всех начи­на­ний ста­но­вил­ся сам, нисколь­ко не утом­ля­ясь ни от важ­но­сти трудов, ни от их мно­го­чис­лен­но­сти, но каж­дое из дел испол­няя с такою быст­ро­той и тща­тель­но­стью, слов­но оно было един­ст­вен­ным, и даже злей­шие вра­ги, нена­видев­шие и бояв­ши­е­ся его, диви­лись целе­устрем­лен­но­сти и успе­хам Гая Грак­ха. А народ и вовсе был вос­хи­щен, видя его посто­ян­но окру­жен­ным под­ряд­чи­ка­ми, масте­ро­вы­ми, посла­ми, долж­ност­ны­ми лица­ми, вои­на­ми, уче­ны­ми, видя, как он со все­ми обхо­ди­те­лен и при­вет­лив и вся­ко­му возда­ет по заслу­гам, нисколь­ко не роняя при этом соб­ст­вен­но­го досто­ин­ства, но изоб­ли­чая злоб­ных кле­вет­ни­ков, кото­рые назы­ва­ли его страш­ным, гру­бым, жесто­ким. Так за непри­нуж­ден­ны­ми беседа­ми и сов­мест­ны­ми заня­ти­я­ми он еще более искус­но рас­по­ла­гал к себе народ, неже­ли про­из­но­ся речи с ора­тор­ско­го воз­вы­ше­ния.

Боль­ше все­го заботы вкла­ды­вал он в стро­и­тель­ство дорог, имея в виду не толь­ко поль­зу, но и удоб­ства, и кра­соту. Доро­ги про­во­ди­лись совер­шен­но пря­мые. Их мости­ли теса­ным кам­нем либо же покры­ва­ли сло­ем плот­но уби­то­го пес­ка. Там, где путь пере­се­ка­ли ручьи или овра­ги, пере­бра­сы­ва­лись мосты и выво­ди­лись насы­пи, а потом уров­ни по обе­им сто­ро­нам в точ­но­сти срав­ни­ва­лись, так что вся работа в целом была радо­стью для гла­за. Кро­ме того Гай раз­ме­рил каж­дую доро­гу, от нача­ла до кон­ца, по милям (миля - немно­гим менее вось­ми ста­ди­ев) и отме­тил рас­сто­я­ния камен­ны­ми стол­ба­ми. Побли­же один к дру­го­му были рас­став­ле­ны по обе сто­ро­ны доро­ги еще кам­ни, чтобы всад­ни­ки мог­ли садить­ся с них на коня, не нуж­да­ясь в стре­мя­ном.

Меж тем как народ про­слав­лял Гая до небес и готов был дать ему любые дока­за­тель­ства сво­ей бла­го­склон­но­сти, он, высту­пая одна­жды, ска­зал, что будет про­сить об одном одол­же­нии и если прось­бу его ува­жат, сочтет себя на вер­ху уда­чи, одна­ко ж ни сло­вом не упрекнет сограж­дан и тогда, если полу­чит отказ. Речь эта была при­ня­та за прось­бу о кон­суль­стве, и все реши­ли, что он хочет искать одновре­мен­но долж­но­сти и кон­су­ла и народ­но­го три­бу­на . Но когда наста­ли кон­суль­ские выбо­ры и все были взвол­но­ва­ны и насто­ро­же­ны, Гай появил­ся рядом с Гаем Фан­ни­ем и повел его на Поле, чтобы вме­сте с дру­ги­ми дру­зья­ми ока­зать ему под­держ­ку. Такой неожидан­ный обо­рот собы­тий дал Фан­нию гро­мад­ное пре­иму­ще­ство перед осталь­ны­ми соис­ка­те­ля­ми, и он был избран кон­су­лом, а Гай, во вто­рой раз , народ­ным три­бу­ном - един­ст­вен­но из пре­дан­но­сти наро­да, ибо сам он об этом не про­сил и даже не заго­ва­ри­вал.

Но вско­ре он убедил­ся, что рас­по­ло­же­ние к нему Фан­ния силь­но охла­де­ло, а нена­висть сена­та ста­но­вит­ся откры­той, и пото­му укре­пил любовь наро­да новы­ми зако­но­про­ек­та­ми, пред­ла­гая выве­сти коло­нии в Тарент и Капую и даро­вать пра­ва граж­дан­ства всем лати­ня­нам. Тогда сенат, боясь, как бы он не сде­лал­ся совер­шен­но неодо­ли­мым, пред­при­нял попыт­ку изме­нить настро­е­ние тол­пы необыч­ным, преж­де не употреб­ляв­шим­ся спо­со­бом - стал состя­зать­ся с Гаем в льсти­вой уго­д­ли­во­сти перед наро­дом вопре­ки сооб­ра­же­ни­ям обще­го бла­га.

Сре­ди това­ри­щей Гая по долж­но­сти был Ливий Друз, чело­век, ни про­ис­хож­де­ни­ем сво­им, ни вос­пи­та­ни­ем нико­му в Риме не усту­пав­ший, а нра­вом, крас­но­ре­чи­ем и богат­ст­вом спо­соб­ный сопер­ни­чать с самы­ми ува­жа­е­мы­ми и могу­ще­ст­вен­ны­ми из сограж­дан. К нему-то и обра­ти­лись вид­ней­шие сена­то­ры и убеж­да­ли объ­еди­нить­ся с ними и начать дей­ст­во­вать про­тив Грак­ха - не при­бе­гая к наси­лию и не идя напе­ре­кор наро­ду, напро­тив, угож­дая ему во всем, даже в таких слу­ча­ях, когда по сути вещей сле­до­ва­ло бы сопро­тив­лять­ся до послед­ней воз­мож­но­сти.

Пре­до­ста­вив ради этой цели свою власть три­бу­на в рас­по­ря­же­ние сена­та, Ливий внес несколь­ко зако­но­про­ек­тов, не имев­ших ниче­го обще­го ни с поль­зою, ни со спра­вед­ли­во­стью, но, слов­но в комедии , пре­сле­до­вав­ших лишь одну цель - любой ценой пре­взой­ти Гая в уме­нии пора­до­вать народ и уго­дить ему. Так сенат с пол­ней­шей ясно­стью обна­ру­жил, что не поступ­ки и начи­на­ния Гая его воз­му­ща­ют, но что он хочет уни­что­жить или хотя бы пре­дель­но уни­зить само­го Грак­ха. Когда Гай пред­ла­гал выве­сти две коло­нии и вклю­чал в спис­ки пере­се­лен­цев самых достой­ных граж­дан, его обви­ня­ли в том, что он заис­ки­ва­ет перед наро­дом, а Ливию, кото­рый наме­ре­вал­ся устро­ить две­на­дцать новых коло­ний и отпра­вить в каж­дую по три тыся­чи бед­ня­ков, ока­зы­ва­ли вся­че­скую под­держ­ку. Один разде­лял зем­лю меж­ду неиму­щи­ми, назна­чая всем пла­тить подать в каз­ну - и его беше­но нена­виде­ли, кри­ча­ли, что он льстит тол­пе, дру­гой сни­мал и подать с полу­чив­ших наде­лы - и его хва­ли­ли. Наме­ре­ние Гая пре­до­ста­вить лати­ня­нам рав­но­пра­вие удру­ча­ло сена­то­ров, но к зако­ну, пред­ло­жен­но­му Ливи­ем и запре­щав­ше­му бить пал­кой кого бы то ни было из лати­нян даже во вре­мя служ­бы в вой­ске, отно­си­лись бла­го­склон­но. Да и сам Ливий, высту­пая, нико­гда не про­пус­кал слу­чая отме­тить, что пеку­щий­ся о наро­де сенат одоб­ря­ет его пред­ло­же­ния. Кста­ти гово­ря, во всей его дея­тель­но­сти это было един­ст­вен­но полез­ным, ибо народ пере­стал смот­реть на сенат с преж­ним оже­сто­че­ни­ем: рань­ше вид­ней­шие граж­дане вызы­ва­ли у наро­да лишь подо­зре­ния и нена­висть, а Ливию, кото­рый заве­рял, буд­то имен­но с их согла­сия и по их сове­ту он угож­да­ет наро­ду и потвор­ст­ву­ет его жела­ни­ям, уда­лось смяг­чить и осла­бить это угрю­мое зло­па­мят­ство.

Боль­ше все­го веры в доб­рые наме­ре­ния Дру­за и его спра­вед­ли­вость вну­ша­ло наро­ду то обсто­я­тель­ство, что ни еди­ным из сво­их пред­ло­же­ний, насколь­ко мож­но было судить, он не пре­сле­до­вал ника­кой выго­ды для себя само­го. И осно­ва­те­ля­ми коло­ний он все­гда посы­лал дру­гих, и в денеж­ные рас­че­ты нико­гда не вхо­дил, тогда как Гай бо́ льшую часть самых важ­ных дел подоб­но­го рода брал на себя.

Как раз в эту пору еще один три­бун, Руб­рий, пред­ло­жил вновь засе­лить раз­ру­шен­ный Сци­пи­о­ном Кар­фа­ген , жре­бий руко­во­дить пере­се­ле­ни­ем выпал Гаю, и он отплыл в Афри­ку, а Друз, в его отсут­ст­вие, дви­нул­ся даль­ше и начал успеш­но пере­ма­ни­вать народ на свою сто­ро­ну, при­чем глав­ным оруди­ем ему слу­жи­ли обви­не­ния про­тив Фуль­вия. Этот Фуль­вий был дру­гом Гая, и вме­сте с Гаем его избра­ли для разде­ла земель. Чело­век он был бес­по­кой­ный и сена­ту вну­шал пря­мую нена­висть, а всем про­чим - нема­лые подо­зре­ния: гово­ри­ли, буд­то он бун­ту­ет союз­ни­ков и тай­но под­стре­ка­ет ита­лий­цев к отпа­де­нию от Рима. То были все­го лишь слу­хи, без­до­ка­за­тель­ные и нена­деж­ные, но Фуль­вий сво­им без­рас­суд­ст­вом и дале­ко не мир­ны­ми склон­но­стя­ми сам сооб­щал им сво­е­го рода досто­вер­ность. Это все­го более подо­рва­ло вли­я­ние Гая, ибо нена­висть к Фуль­вию отча­сти пере­шла и на него. Когда без вся­кой види­мой при­чи­ны умер Сци­пи­он Афри­кан­ский и на теле высту­пи­ли какие-то следы, как ока­за­лось - следы наси­лия (мы уже гово­ри­ли об этом в жиз­не­опи­са­нии Сци­пи­о­на), глав­ны­ми винов­ни­ка­ми этой смер­ти мол­ва назы­ва­ла Фуль­вия, кото­рый был вра­гом Сци­пи­о­на и в самый день кон­чи­ны поно­сил его с ора­тор­ско­го воз­вы­ше­ния. Подо­зре­ние пало и на Гая. И все же зло­дей­ство, столь страш­ное и дерз­кое, обра­тив­ше­е­ся про­тив пер­во­го и вели­чай­ше­го сре­ди рим­лян мужа, оста­лось без­на­ка­зан­ным и даже неизоб­ли­чен­ным, пото­му что народ дело пре­кра­тил, боясь за Гая, - как бы при рас­сле­до­ва­нии обви­не­ние в убий­стве не кос­ну­лось и его. Впро­чем все это про­изо­шло рань­ше изо­бра­жа­е­мых здесь собы­тий.

А в то вре­мя в Афри­ке боже­ство, как сооб­ща­ют, вся­че­ски про­ти­ви­лось ново­му осно­ва­нию Кар­фа­ге­на, кото­рый Гай назвал Юно­ни­ей , то есть Гра­дом Геры. Ветер рвал глав­ное зна­мя из рук зна­ме­нос­ца с такой силой, что сло­мал древ­ко, смерч раз­ме­тал жерт­вы, лежав­шие на алта­рях, и забро­сил их за меже­вые стол­би­ки, кото­ры­ми наме­ти­ли гра­ни­цы буду­ще­го горо­да, а потом набе­жа­ли вол­ки, выдер­ну­ли самые стол­би­ки и ута­щи­ли дале­ко прочь. Тем не менее Гай все устро­ил и завер­шил в тече­ние семи­де­ся­ти дней и, полу­чая вести, что Друз тес­нит Фуль­вия и что обсто­я­тель­ства тре­бу­ют его при­сут­ст­вия, вер­нул­ся в Рим.

Дело в том, что Луций Опи­мий, сто­рон­ник оли­гар­хии и вли­я­тель­ный сена­тор, кото­рый год назад искал кон­суль­ства, но потер­пел неуда­чу, ибо помощь, ока­зан­ная Гаем Фан­нию, реши­ла исход выбо­ров, - этот Луций Опи­мий теперь зару­чил­ся под­держ­кою мно­го­чис­лен­ных при­вер­жен­цев, и были вес­кие осно­ва­ния пред­по­ла­гать, что он станет кон­су­лом, а всту­пив­ши в долж­ность, разда­вит Гая. Ведь сила Гая в извест­ной мере уже шла на убыль, а народ был пре­сы­щен пла­на­ми и замыс­ла­ми, подоб­ны­ми тем, какие пред­ла­гал Гракх, пото­му что иска­те­лей народ­ной бла­го­склон­но­сти раз­ве­лось вели­кое мно­же­ство, да и сам сенат охот­но угож­дал тол­пе.

После воз­вра­ще­ния из Афри­ки Гай, пер­вым делом, пере­се­лил­ся с Пала­тин­ско­го хол­ма в ту часть горо­да, что лежа­ла пони­же фору­ма и счи­та­лась квар­та­ла­ми про­сто­на­ро­дья, ибо туда собрал­ся на житель­ство чуть ли не весь неиму­щий Рим. Затем он пред­ло­жил еще несколь­ко зако­но­про­ек­тов, чтобы выне­сти их на голо­со­ва­ние. На его при­зыв явил­ся про­стой люд ото­всюду, но сенат убедил кон­су­ла Фан­ния уда­лить из горо­да всех, кро­ме рим­ских граж­дан. Когда было огла­ше­но это стран­ное и необыч­ное рас­по­ря­же­ние, чтобы никто из союз­ни­ков и дру­зей рим­ско­го наро­да не пока­зы­вал­ся в Риме в бли­жай­шие дни, Гай, в свою оче­редь, издал указ, в кото­ром пори­цал дей­ст­вия кон­су­ла и вызы­вал­ся защи­тить союз­ни­ков, если они не под­чи­нят­ся. Нико­го, одна­ко, он не защи­тил, и даже видя, как лик­то­ры Фан­ния воло­кут его, Гая, при­я­те­ля и госте­при­им­ца, про­шел мимо, - то ли боясь обна­ру­жить упа­док сво­е­го вли­я­ния, то ли, как объ­яс­нял он сам, не желая достав­лять про­тив­ни­кам пово­да к схват­кам и стыч­кам, пово­да, кото­ро­го они жад­но иска­ли.

Слу­чи­лось так, что он вызвал него­до­ва­ние и у това­ри­щей по долж­но­сти, вот при каких обсто­я­тель­ствах. Для наро­да устра­и­ва­лись гла­ди­а­тор­ские игры на фору­ме, и вла­сти почти еди­но­душ­но реши­ли ско­ло­тить вокруг помо­сты и про­да­вать места. Гай тре­бо­вал, чтобы эти построй­ки разо­бра­ли, пре­до­ста­вив бед­ным воз­мож­ность смот­реть на состя­за­ния бес­плат­но. Но никто к его сло­вам не при­слу­шал­ся, и, дождав­шись ночи нака­нуне игр, он созвал всех масте­ро­вых, какие были в его рас­по­ря­же­нии и снес помо­сты, так что на рас­све­те народ увидел форум пустым. Народ рас­хва­ли­вал Гая, назы­вал его насто­я­щим муж­чи­ной, но това­ри­щи-три­бу­ны были удру­че­ны этим дерз­ким наси­ли­ем. Вот отче­го, как вид­но, он и не полу­чил долж­но­сти три­бу­на в тре­тий раз, хотя гро­мад­ное боль­шин­ство голо­сов было пода­но за него: объ­яв­ляя име­на избран­ных, его сото­ва­ри­щи при­бег­ли к пре­ступ­но­му обма­ну. А впро­чем, твер­до судить об этом нель­зя. Узнав о пора­же­нии, Гай, как сооб­ща­ют, поте­рял над собою власть и с неуме­рен­ной дер­зо­стью крик­нул вра­гам, кото­рые над ним насме­ха­лись, что, дескать, смех их сар­до­ни­че­ский - они еще и не подо­зре­ва­ют, каким мра­ком оку­та­ли их его начи­на­ния.

Одна­ко вра­ги, поста­вив Опи­мия кон­су­лом, тут же при­ня­лись хло­потать об отмене мно­гих зако­нов Гая Грак­ха и напа­да­ли на рас­по­ря­же­ния, сде­лан­ные им в Кар­фа­гене. Они хоте­ли выве­сти Гая из себя, чтобы он и им дал повод вспы­лить, а затем, в оже­сто­че­нии, рас­пра­вить­ся с про­тив­ни­ком, но Гай пер­вое вре­мя сдер­жи­вал­ся, и толь­ко под­стре­ка­тель­ства дру­зей, глав­ным обра­зом Фуль­вия, побуди­ли его сно­ва спло­тить сво­их еди­но­мыш­лен­ни­ков, на сей раз - для борь­бы с кон­су­лом. Переда­ют, что в этом заго­во­ре при­ня­ла уча­стие и его мать и что она тай­но наби­ра­ла ино­зем­цев-наем­ни­ков, посы­лая их в Рим под видом жне­цов, - такие наме­ки яко­бы содер­жат­ся в ее пись­мах к сыну. Но дру­гие писа­те­ли утвер­жда­ют, что Кор­не­лия реши­тель­но не одоб­ря­ла все­го про­ис­хо­див­ше­го.

В день, когда Опи­мий наме­ре­вал­ся отме­нить зако­ны Грак­ха, оба про­тив­ных ста­на заня­ли Капи­то­лий с само­го ран­не­го утра. Кон­сул при­нес жерт­ву богам, и один из его лик­то­ров, по име­ни Квинт Антил­лий, дер­жа внут­рен­но­сти жерт­вен­но­го живот­но­го, ска­зал тем, кто окру­жал Фуль­вия: « Ну, вы, него­дяи, посто­ро­ни­тесь, дай­те доро­гу чест­ным граж­да­нам!» Неко­то­рые добав­ля­ют, что при этих сло­вах он обна­жил руку по пле­чо и сде­лал оскор­би­тель­ный жест. Так это было или ина­че, но Антил­лий тут же упал мерт­вый, прон­зен­ный длин­ны­ми палоч­ка­ми для пись­ма, как сооб­ща­ют - наро­чи­то для такой цели при­готов­лен­ны­ми. Весь народ при­шел в страш­ное заме­ша­тель­ство, а оба пред­во­ди­те­ля испы­та­ли чув­ства рез­ко про­ти­во­по­лож­ные: Гай был силь­но оза­бо­чен и бра­нил сво­их сто­рон­ни­ков за то, что они дали вра­гу дав­но желан­ный повод перей­ти к реши­тель­ным дей­ст­ви­ям, а Опи­мий, и вправ­ду видя в убий­стве Антил­лия удач­ный для себя слу­чай, зло­рад­ст­во­вал и при­зы­вал народ к мести.

Но начал­ся дождь и все разо­шлись . А на дру­гой день рано поут­ру кон­сул созвал сенат, и, меж тем как он зани­мал­ся в курии дела­ми, нагой труп Антил­лия, по зара­нее наме­чен­но­му пла­ну, поло­жи­ли на погре­баль­ное ложе и с воп­ля­ми, с при­чи­та­ни­я­ми понес­ли через форум мимо курии, и хотя Опи­мий отлич­но знал, что про­ис­хо­дит, он при­ки­нул­ся удив­лен­ным, чем побудил вый­ти нару­жу и осталь­ных. Ложе поста­ви­ли посредине, сена­то­ры обсту­пи­ли его и гром­ко сокру­ша­лись, слов­но бы о гро­мад­ном и ужас­ном несча­стии, но наро­ду это зре­ли­ще не вну­ши­ло ниче­го, кро­ме зло­бы и отвра­ще­ния к при­вер­жен­цам оли­гар­хии: Тибе­рий Гракх, народ­ный три­бун, был убит ими на Капи­то­лии, и над телом его без­жа­лост­но над­ру­га­лись, а лик­тор Антил­лий, постра­дав­ший, быть может, и несо­раз­мер­но сво­ей вине, но все же повин­ный в соб­ст­вен­ной гибе­ли боль­ше, неже­ли кто-нибудь дру­гой, выстав­лен на фору­ме, и вокруг сто­ит рим­ский сенат, опла­ки­вая и про­во­жая наем­но­го слу­гу ради того толь­ко, чтобы лег­че было разде­лать­ся с един­ст­вен­ным остав­шим­ся у наро­да заступ­ни­ком.

Затем сена­то­ры вер­ну­лись в курию и вынес­ли поста­нов­ле­ние, пред­пи­сы­вав­шее кон­су­лу Опи­мию спа­сать государ­ство любы­ми сред­ства­ми и низ­ло­жить тиран­нов. Так как Опи­мий велел сена­то­рам взять­ся за ору­жие, а каж­до­му из всад­ни­ков отпра­вил при­каз явить­ся на заре с дву­мя воору­жен­ны­ми раба­ми, то и Фуль­вий, в свою оче­редь, стал гото­вить­ся к борь­бе и соби­рать народ, а Гай, ухо­дя с фору­ма, оста­но­вил­ся перед изо­бра­же­ни­ем отца и дол­го смот­рел на него, не про­из­но­ся ни сло­ва; потом он запла­кал и со сто­ном уда­лил­ся. Мно­гие из тех, кто видел это, про­ник­лись сочув­ст­ви­ем к Гаю, и, жесто­ко осудив себя за то, что бро­са­ют и пре­да­ют его в беде, они при­шли к дому Грак­ха и кара­у­ли­ли у две­рей всю ночь - совсем ина­че, чем стра­жа, окру­жав­шая Фуль­вия. Те про­ве­ли ночь под зву­ки песен и руко­плес­ка­ний, за вином и хваст­ли­вы­ми реча­ми, и сам Фуль­вий, пер­вым напив­шись пьян, и гово­рил и дер­жал себя не по летам раз­вяз­но, тогда как защит­ни­ки Гая пони­ма­ли, что несча­стие навис­ло надо всем оте­че­ст­вом, и пото­му хра­ни­ли пол­ную тиши­ну и раз­мыш­ля­ли о буду­щем, по оче­реди отды­хая и засту­пая в кара­ул.

На рас­све­те, наси­лу раз­будив хозя­и­на, - с похме­лья он никак не мог проснуть­ся, - люди Фуль­вия разо­бра­ли хра­нив­ши­е­ся в его доме ору­жие и доспе­хи, кото­рые он в свое кон­суль­ство отнял у раз­би­тых им гал­лов , и с угро­за­ми, с оглу­ши­тель­ным кри­ком устре­ми­лись к Авен­тин­ско­му хол­му и заня­ли его. Гай не хотел воору­жать­ся вовсе, но, слов­но отправ­ля­ясь на форум, вышел в тоге, лишь с корот­ким кин­жа­лом у поя­са. В две­рях к нему бро­си­лась жена и, обняв­ши одной рукою его, а дру­гой ребен­ка, вос­клик­ну­ла: « Не народ­но­го три­бу­на, как в былые дни, не зако­но­да­те­ля про­во­жаю я сего­дня, мой Гай, и идешь ты не к ора­тор­ско­му воз­вы­ше­нию и даже не на вой­ну, где ждет тебя сла­ва, чтобы оста­вить мне хотя бы почет­ную и чти­мую каж­дым печаль, если бы слу­чи­лось тебе разде­лить участь общую всем людям, нет! - но сам отда­ешь себя в руки убийц Тибе­рия. Ты идешь без­оруж­ный, и ты прав, пред­по­чи­тая пре­тер­петь зло, неже­ли при­чи­нить его, но ты умрешь без вся­кой поль­зы для государ­ства. Зло уже победи­ло. Меч и наси­лие реша­ют спо­ры и вер­шат суд. Если бы Тибе­рий пал при Нуман­ции, усло­вия пере­ми­рия вер­ну­ли бы нам его тело. А ныне, быть может, и я буду молить какую-нибудь реку или же море поведать, где скры­ли они твой труп! После убий­ства тво­е­го бра­та есть ли еще место дове­рию к зако­нам или вере в богов?» Так сокру­ша­лась Лици­ния, а Гай мяг­ко отвел ее руку и мол­ча дви­нул­ся сле­дом за дру­зья­ми. Она уце­пи­лась было за его плащ, но рух­ну­ла наземь и дол­го лежа­ла, не про­из­но­ся ни зву­ка, пока нако­нец слу­ги не под­ня­ли ее в глу­бо­ком обмо­ро­ке и не отнес­ли к бра­ту, Крас­су.

Когда все были в сбо­ре, Фуль­вий, послу­шав­шись сове­та Гая, отпра­вил на форум сво­е­го млад­ше­го сына с жез­лом гла­ша­тая . Юно­ша, отли­чав­ший­ся на ред­кость кра­си­вой наруж­но­стью, скром­но и почти­тель­но при­бли­зил­ся и, не оти­рая слез на гла­зах, обра­тил­ся к кон­су­лу и сена­ту со сло­ва­ми при­ми­ре­ния. Боль­шин­ство при­сут­ст­во­вав­ших гото­во было отклик­нуть­ся на этот при­зыв. Но Опи­мий вос­клик­нул, что такие люди не впра­ве вести пере­го­во­ры через послан­цев, - пусть при­дут сами, как при­хо­дят на суд с повин­ной, и, цели­ком отдав­шись во власть сена­та, толь­ко так пыта­ют­ся ути­шить его гнев. Юно­ше он велел либо вер­нуть­ся с согла­си­ем, либо вовсе не воз­вра­щать­ся. Гай, как сооб­ща­ют, выра­жал готов­ность идти и скло­нять сенат к миру, но никто его не под­дер­жал, и Фуль­вий сно­ва отпра­вил сына с пред­ло­же­ни­я­ми и усло­ви­я­ми, мало чем отли­чав­ши­ми­ся от преж­них. Опи­мию не тер­пе­лось начать бой, и юно­шу он тут же при­ка­зал схва­тить и бро­сить в тюрь­му, а на Фуль­вия дви­нул­ся с боль­шим отрядом пехо­тин­цев и крит­ских луч­ни­ков; луч­ни­ки, глав­ным обра­зом, и при­ве­ли про­тив­ни­ка в смя­те­ние, мет­ко пус­кая свои стре­лы и мно­гих ранив.

Когда нача­лось бег­ство, Фуль­вий укрыл­ся в какой-то забро­шен­ной бане, где его вско­ре обна­ру­жи­ли и вме­сте со стар­шим сыном уби­ли, а Гай вооб­ще не участ­во­вал в схват­ке. Не в силах даже видеть то, что про­ис­хо­ди­ло вокруг, он ушел в храм Диа­ны и хотел покон­чить с собой, но двое самых вер­ных дру­зей, Пом­по­ний и Лици­ний, его удер­жа­ли - отня­ли меч и уго­во­ри­ли бежать. Тогда, как сооб­ща­ют, пре­кло­нив пред боги­ней коле­но и про­стер­ши к ней руки, Гай про­клял рим­ский народ, моля, чтобы в воз­мездие за свою изме­ну и чер­ную небла­го­дар­ность он остал­ся рабом наве­ки. Ибо гро­мад­ное боль­шин­ство наро­да откры­то пере­мет­ну­лось на сто­ро­ну вра­гов Грак­ха, едва толь­ко через гла­ша­та­ев было обе­ща­но поми­ло­ва­ние.

Вра­ги бро­си­лись вдо­гон­ку и настиг­ли Гая под­ле дере­вян­но­го моста , и тогда дру­зья веле­ли ему бежать даль­ше, а сами пре­гра­ди­ли погоне доро­гу и дра­лись, нико­го не пус­кая на мост, до тех пор, пока не пали оба. Теперь Гая сопро­вож­дал толь­ко один раб, по име­ни Фило­крат; точ­но на состя­за­ни­ях, все при­зы­ва­ли их бежать ско­рее, но засту­пить­ся за Гая не поже­лал никто, и даже коня никто ему не дал, как он ни про­сил, - вра­ги были уже совсем рядом. Тем не менее он успел добрать­ся до малень­кой рощи­цы, посвя­щен­ной Фури­ям , и там Фило­крат убил сна­ча­ла его, а потом себя. Неко­то­рые, прав­да, пишут, что обо­их вра­ги захва­ти­ли живы­ми, но раб обни­мал гос­по­ди­на так креп­ко, что ока­за­лось невоз­мож­ным нане­сти смер­тель­ный удар вто­ро­му, пока под бес­чис­лен­ны­ми уда­ра­ми не умер пер­вый.

Голо­ву Гая, как переда­ют, какой-то чело­век отру­бил и понес к кон­су­лу, но друг Опи­мия, некий Сеп­ту­му­лей, отнял у него эту добы­чу, ибо в нача­ле бит­вы гла­ша­таи объ­яви­ли: кто при­не­сет голо­вы Гая и Фуль­вия, полу­чит столь­ко золота, сколь­ко потянет каж­дая из голов. Воткнув голо­ву на копье, Сеп­ту­му­лей явил­ся к Опи­мию, и когда ее поло­жи­ли на весы, весы пока­за­ли сем­на­дцать фун­тов и две тре­ти . Дело в том, что Сеп­ту­му­лей и тут повел себя как под­лый обман­щик - он выта­щил мозг и залил череп свин­цом. А те, кто при­нес голо­ву Фуль­вия, были люди совсем без­вест­ные и не полу­чи­ли ниче­го. Тела обо­их, так же как и всех про­чих уби­тых (а их было три тыся­чи ), бро­си­ли в реку, иму­ще­ство переда­ли в каз­ну. Женам запре­ти­ли опла­ки­вать сво­их мужей, а у Лици­нии, супру­ги Гая, даже ото­бра­ли при­да­ное . Но все­го чудо­вищ­нее была жесто­кость победи­те­лей с млад­шим сыном Фуль­вия, кото­рый не был в чис­ле бой­цов и вооб­ще не под­нял ни на кого руки, но при­шел вест­ни­ком мира: его схва­ти­ли до бит­вы, а сра­зу после бит­вы без­жа­лост­но умерт­ви­ли. Впро­чем, силь­нее все­го огор­чи­ла и уяз­ви­ла народ построй­ка хра­ма Согла­сия , кото­рый воз­двиг­нул Опи­мий, слов­но бы вели­ча­ясь, и гор­дясь, и тор­же­ст­вуя победу после изби­е­ния столь­ких граж­дан! И одна­жды ночью под посвя­ти­тель­ной над­пи­сью на хра­ме появил­ся такой стих:

Этот Опи­мий, кото­рый, пер­вым употре­бив в кон­суль­ском зва­нии власть дик­та­то­ра, убил без суда три тыся­чи граж­дан и сре­ди них Фуль­вия Флак­ка, быв­ше­го кон­су­ла и три­ум­фа­то­ра, и Гая Грак­ха, всех в сво­ем поко­ле­нии пре­взо­шед­ше­го сла­вою и вели­ки­ми каче­ства­ми души, - этот Опи­мий впо­след­ст­вии зама­рал себя еще и взят­кой: отправ­лен­ный послом к нуми­дий­цу Югур­те, он при­нял от него в пода­рок день­ги. Опи­мий был самым позор­ным обра­зом осуж­ден за мздо­им­ство и соста­рил­ся в бес­сла­вии , окру­жен­ный нена­ви­стью и пре­зре­ни­ем наро­да, в пер­вое вре­мя после собы­тий уни­жен­но­го и подав­лен­но­го, но уже очень ско­ро пока­зав­ше­го, как вели­ка была его любовь и тос­ка по Грак­хам. Народ откры­то поста­вил и тор­же­ст­вен­но освя­тил их изо­бра­же­ния и бла­го­го­вей­но чтил места, где они были уби­ты, даруя бра­тьям пер­ви­ны пло­дов, какие рож­да­ет каж­дое из вре­мен года, а мно­гие ходи­ли туда, слов­но в хра­мы богов, еже­днев­но при­но­си­ли жерт­вы и моли­лись.

Кор­не­лия, как сооб­ща­ют, бла­го­род­но и вели­че­ст­вен­но пере­нес­ла все эти беды, а об освя­щен­ных наро­дом местах ска­за­ла, что ее мерт­вые полу­чи­ли достой­ные моги­лы. Сама она про­ве­ла оста­ток сво­их дней близ Мизен, нисколь­ко не изме­нив обыч­но­го обра­за жиз­ни. По-преж­не­му у нее было мно­го дру­зей, дом ее сла­вил­ся госте­при­им­ст­вом и пре­крас­ным сто­лом, в ее окру­же­нии посто­ян­но быва­ли гре­ки и уче­ные, и она обме­ни­ва­лась подар­ка­ми со все­ми царя­ми. Все, кто ее посе­щал или же вооб­ще вхо­дил в круг ее зна­ко­мых, испы­ты­ва­ли вели­чай­шее удо­воль­ст­вие, слу­шая рас­ска­зы Кор­не­лии о жиз­ни и пра­ви­лах ее отца, Сци­пи­о­на Афри­кан­ско­го, но все­го боль­ше изум­ле­ния вызы­ва­ла она, когда, без печа­ли и слез, вспо­ми­на­ла о сыно­вьях и отве­ча­ла на вопро­сы об их делах и об их гибе­ли, слов­но бы повест­вуя о собы­ти­ях седой ста­ри­ны. Неко­то­рые даже дума­ли, буд­то от ста­ро­сти или невы­но­си­мых стра­да­ний она лиши­лась рас­суд­ка и сде­ла­лась бес­чув­ст­вен­ною к несча­сти­ям, но сами они бес­чув­ст­вен­ны, эти люди, кото­рым невдо­мек, как мно­го зна­чат в борь­бе со скор­бью при­род­ные каче­ства, хоро­шее про­ис­хож­де­ние и вос­пи­та­ние: они не зна­ют и не видят, что, пока доб­лесть ста­ра­ет­ся огра­дить себя от бед­ст­вий, судь­ба неред­ко одер­жи­ва­ет над нею верх, но отнять у доб­ле­сти силу разум­но пере­но­сить свое пора­же­ние она не может.

[Сопо­став­ле­ние]

Теперь, когда к кон­цу при­шел и этот рас­сказ, нам оста­ет­ся толь­ко рас­смот­реть жизнь всех чет­ве­рых в сопо­став­ле­нии.

Даже самые отъ­яв­лен­ные вра­ги Грак­хов, поно­сив­шие их при вся­ком удоб­ном слу­чае, не сме­ли отри­цать, что сре­ди рим­лян не было рав­ных им по врож­ден­но­му тяго­те­нию ко все­му нрав­ст­вен­но пре­крас­но­му и что оба полу­чи­ли отлич­ное вос­пи­та­ние и обра­зо­ва­ние. Но ода­рен­ность Агида и Клео­ме­на пред­став­ля­ет­ся еще более глу­бо­кой и могу­чей - не полу­чив долж­но­го обра­зо­ва­ния, вос­пи­тан­ные в таких нра­вах и обы­ча­ях, кото­рые раз­вра­ти­ли уже не одно поко­ле­ние до них, они сами сде­ла­лись настав­ни­ка­ми сво­их сограж­дан в про­сто­те и воздерж­но­сти. Далее, Грак­хи, в пору, когда сла­ва и вели­чие Рима были в пол­ном рас­цве­те, счи­та­ли для себя позо­ром отка­зать­ся от состя­за­ния в пре­крас­ных поступ­ках, как бы заве­щан­но­го им доб­ле­стью отцов и дедов, а спар­тан­ские цари роди­лись от отцов, дер­жав­ших­ся про­ти­во­по­лож­но­го обра­за мыс­лей, неже­ли сыно­вья, и заста­ли оте­че­ство жал­ким, уни­жен­ным, томя­щим­ся неду­га­ми, но все это нисколь­ко не охла­ди­ло их рве­ния к пре­крас­но­му. Самым вер­ным свиде­тель­ст­вом пре­зре­ния Грак­хов к богат­ству, их пол­но­го рав­но­ду­шия к день­гам, слу­жит то, что, зани­мая выс­шие долж­но­сти и вер­ша дела­ми государ­ства, они сохра­ни­ли себя неза­пят­нан­ны­ми бес­чест­ной нажи­вой. Но Агид был бы до край­но­сти воз­му­щен, если бы его ста­ли хва­лить за то, что он не при­сво­ил ниче­го чужо­го, - это он, кото­рый, не счи­тая про­че­го иму­ще­ства, отдал сограж­да­нам шесть­сот талан­тов звон­кой моне­той. Каким же страш­ным поро­ком счи­тал бес­чест­ное стя­жа­ние этот чело­век, если иметь боль­ше дру­го­го, хотя бы и вполне чест­но, каза­лось ему излиш­ним и даже корыст­ным?!

ОРАТОРЫ

Тиберий Гракх (163-133 до н.э.)
Гай Гракх (153 121 до н. э.)

Тиберий Гракх и Гай Гракх - два брата, знаменитые римские политические деятели. Происходили хотя и из плебейского, но уже выдвинувшегося в ряды новой оптиматской аристократии рода Семпрониев. Их отец, Тиберий Гракх., был два раза консулом и раз - цензором. По матери (Корнелии - дочери Сципиона Африканского) они примыкали к знатному и просвещенному кружку Сципионов, центру греческих идей и образованности, в котором обсуждались вопросы политического, экономического и социального характера в применении к существующему строю Римской республики. Женитьба обоих братьев на аристократках еще более скрепила их связи с влиятельной в политическом мире средой. Воспитанием своим и высокими стремлениями Гракхи обязаны в особенности матери, женщине благородной и просвещенной.

Тиберий Гракх (163-133 до Р. X.) впервые отличился во время 3-й Пунической войны; его храбрость была признана строгим Сципионом Эмилианом. Отправленный квестором в Испанию, он сделал по дороге много поучительных наблюдений над состоянием римских земель; особенно в Этрурии он был поражен пустынностью страны и исчезновением крестьян-землевладельцев. В нем сложилось убеждение, что преобладание крупного землевладения и страшное обеднение среднего класса - существеннейший недостаток римского экономического и социального строя и источник всех бедствий республики.

Возвратясь в Рим, он добился избрания в трибуны и предложил закон (lex agraria), по которому определялась высшая норма владения общественной землей (ager publicus) - именно, 500 югеров на человека (югер = 1/4 десятины), а если у владельца есть сыновья, то на долю каждого еще по 250 югеров - впрочем, в общем не более 1000 югеров на семью. Образовавшиеся вследствие этого правила отрезки от существовавших до того времени крупных владений должны были поступить в казну для раздачи участками по 30 югер. безземельным гражданам на условиях наследственной аренды. Участки должны были считаться неотчуждаемыми (отличие от Лициниевых закон.); получавшие их обязаны были возделывать их и платить в казну умеренный оброк. Этот закон, наносивший удар крупному аристократическому землевладению, находил деятельную поддержку только в тесном кругу друзей и родственников Тиберия Гракха и вызвал ожесточенное противодействие со стороны большинства сенатской аристократии.

Мягкий по природе Тиберий Гракх поневоле должен был прибегнуть к революционному способу действий. Борьба началась с того, что один из товарищей Тиберия Гракха по трибунату, Октавий, наложил свое veto на закон. Тогда Гракх нарушил неприкосновенность трибунской власти, задав народу вопрос: "может ли оставаться трибуном тот, кто идет против интересов народа?" Голосование решило вопрос против Октавия, и он силой был сведен со скамьи трибунов. Теперь закон прошел, и назначена была комиссия для его осуществления: в комиссию вошли сам Тиберий Гракх, его брат Кай и тесть Аппий Клавдий.

Опасаясь мщения со стороны врагов, Гракх стал ходить по улицам в сопровождении многочисленной вооруженной толпы телохранителей. Особенно он боялся наступления нового года, когда кончится его трибунат, а вместе с тем и гарантия неприкосновенности. Поэтому он вопреки закону (нельзя было два года под ряд занимать одну и ту же должность) выставил свою кандидатуру на выборах в трибуны 133 г. На случай, если бы аристократия стала противодействовать его избранию, в день выборов им была приготовлена вооруженная сила. В сенате, собравшемся по соседству с местом народного собрания, стали раздаваться голоса, требовавшие немедленной казни бунтовщика и нарушителя вековых установлений. В то же время в народном собрании послышался треск от случайно сломавшихся скамей. Сенаторы приняли этот треск за начало возмущения и, схватив в руки первые попавшиеся тяжелые предметы, выбежали на площадь. Народ расступился; толпа сенаторов прямо направилась к трибуну. Среди происшедшего шума Гракх не мог говорить и рукой показал на свою голову в знак того, что ему угрожает опасность. Этот жест тотчас же объяснили, как требование царской диадемы, и народ (не сельское население, а городской пролетариат, не заинтересованный в судьбе Гракхова закона) совершенно отступился от трибуна. Тиберий Гракх пытался бежать, но оступился и был убит.

В тот же день убито 300 приверженцев Тиберия, а затем начались уголовные преследования, хотя аграрный закон отменен не был и комиссия продолжала действовать; место убитого в ней занял тесть Гая Гракха., Публий Красс Муциан, а по смерти последнего и Аппия Клавдия их заменили Марк Фульвий Флакк и Гай Папирий Карбон. Комиссия работала успешно и в течение 5 лет довела количество крестьян-землевладельцев с 300000 до 400000. Судьба Тиберия Г. обнаружила косность римской аристократии и неспособность ее к своевременному удовлетворению нарождающихся потребностей. Друзья народного дела и сторонники коренных реформ убедились, что для успеха их начинаний необходимо прежде всего ослабить в политическом строе преобладание аристократии.

Горячим деятелем в этом направлении явился младший брат Тиберия Гракха, - Гай Гракх (153-121 г. до Р. X.) .

Это был человек иного темперамента, чем старший его брат: пылкий, решительный, смело, без оглядки вступавший на революционный путь, хотя, как и брат, противник вооруженного бунта. Он превосходил брата разносторонностью талантов, широтой и глубиной взглядов и неотразимым красноречием; ему легче было занять положение решительного вождя толпы. В 123 г. он был выбран в трибуны.

Важнейшие законы Гая Гракх, клонившиеся к тому, чтобы соединить против аристократии все остальные классы населения, были следующие: 1) хлебный закон (lex frumentaria) о дешевой продаже хлеба бедным гражданам, жившим в Риме; 2) дорожный закон (lex viaria) о проведении по Италии новых дорог для облегчения сношений мелких землевладельцев, появившихся благодаря аграрному закону Тиберия Гракха; 3) судебный закон (lex judiciaria), по которому в списки судей, в которые прежде заносились только сенаторы, включены были также и всадники в равном с сенаторами числе. В связи с этим законом стоит закон товарища Гракха по трибунату, Ацилия Глабриона, по которому в делах о злоупотреблениях провинциальных правителей, о вымогательстве (lex repetundaruin) судьями могли быть только всадники, а не сенаторы. Далее 4) военным законом (lex nulitaris) облегчались беднякам трудности военной службы. Наконец, 5) предложено было основание новых земледельческих колоний на юге Италии (lex de coloniis deducendis).

Все эти законы должны были доставить Гракху прочное большинство в народном собрании и деятельную защиту и помощь со стороны городского пролетариата, сельского населения и всаднического сословия. Еще двумя законами (lex de provinciis consularibus и lex de prov. Asia a censoribus locanda) прямо ограничивался произвол сената в раздаче для управления провинций.

И тем не менее все римское гражданство отшатнулось от своего трибуна, когда он приступил к главной и самой дорогой для него реформе, при помощи которой он хотел коренным образом обновить обветшавший состав римского гражданства. Это был закон о даровании прав римского гражданства союзникам (lex de civitate sociis danda).

При основании новых колоний Гай Гракх всегда отводил место в числе колонистов, кроме римских граждан, и латинянам, а одну колонию он предложил вывести на место разоренного Карфагена, что шло в разрез с национальным чувством римлян. Чтобы ослабить влияние Гракха на народное собрание, аристократы выдвинули против него его товарища, трибуна Ливия Друза, с еще более привлекательными предложениями: 1) отменить оброк с тех участков земли, которые были розданы по аграрному закону Тиберия Гракха, 2) признать эти участки отчуждаемыми и 3) вместо предложенных Гракхом 3-х или 4-х колоний со включением латинян основать 12 новых колоний, но только для граждан.

Предложения Ливия Друза были приняты с восторгом, и популярность Гракха подорвана; во 2-й год трибуната Гая Гракха (в 131 г. Папирий Карбон провел закон о вторичном избрании трибунов) ему не удалось провести закона о союзниках, а на 3-й раз его даже не выбрали в трибуны и оставили за ним только заведование устройством карфагенской колонии. Именно вопрос об этой колонии послужил поводом к катастрофе, в которой погиб Гай Гракх.

На месте, отведенном для этой колонии, произошли неблагоприятные предзнаменования, чем воспользовался сенат и предложил отменить закон о ней. Друзья уговорили Гракха воспротивиться сенатскому предложению. Неохотно последовал он за своими вооруженными сторонниками на Авентин. Во время жертвоприношения, которое совершал консул Опимий, когда по обычаю хотели очистить толпу от дурных граждан, одному из окружавших Гракха показалось, что служитель хочет удалить самого Гракха; он выхватил меч и убил служителя. Поднялся шум и крик, во время которого Гракх хотел успокоить толпу, удержать ее от дальнейших насилий, но не заметил среди общего смятения, что прервал речь трибуна. Сенат тотчас же потребовал к ответу нарушителя трибунской прерогативы. Друзья уговорили Гракха не повиноваться; тогда Авентин был взят штурмом.

Гракх бежал за Тибр; на следующий день нашли в лесу его труп рядом с трупом одного из рабов его. Есть предположение, что сам Гракх, отчаявшись в своей судьбе, приказал рабу убить его. Приверженцы Гракха были перебиты, имущество их конфисковано; на деньги, вырученные этим путем, построен новый храм Конкордии, и началась аристократическая реакция.

Биографии обоих Гракхов есть у Плутарха. Хорошее изложение их деятельности у Моммзена и Ине. Ср. Nitzsch, "Die Gracchen und ihre Vorganger"; Neumann, "Geschichte Roms wahrend des Verfalls der Republik". На русском языке есть популярный сжатый очерк деятельности Г. в ст. П. М. Леонтьева "О судьбе земледельческих классов в древнем Риме" ("Отчет моск. унив." за 1861 г.).

Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона

Tiberius Sempronius Gracchus
Портрет из сборника биографий Promptuarii Iconum Insigniorum (1553 год)
134 до н. э.
Рождение:	162 год до н. э. (-162 )
Смерть:	133 год до н. э. (-133 )
Отец:
Мать:	Корнелия Африкана

Братья Гракхи в детстве: Тиберий и Гай с матерью Корнелией Африканской Младшей.

Тибе́рий Семпро́ний Гракх (лат. Tiberius Sempronius Gracchus , ( до н. э. - до н. э.) - древнеримский политический деятель, старший брат Гая Гракха .

Начало деятельности

Противодействие сената

Этот закон, наносивший удар крупному аристократическому землевладению, находил деятельную поддержку только в тесном кругу друзей и родственников Тиберия Гракха и вызвал ожесточённое противодействие со стороны большинства сенатской аристократии. Мягкий по природе Тиберий поневоле должен был прибегнуть к революционному способу действий. Борьба началась с того, что один из товарищей Тиберия по трибунату, Марк Октавий , наложил своё вето на закон. Тогда Гракх нарушил неприкосновенность трибунской власти, задав народу вопрос: «может ли оставаться трибуном тот, кто идёт против интересов народа? » Голосование решило вопрос против Октавия, и он силой был сведён со скамьи трибунов. Теперь закон прошёл, и назначена была комиссия для его осуществления: в комиссию вошли сам Гракх, его брат Гай и тесть Аппий Клавдий. Опасаясь мщения со стороны врагов, Тиберий стал ходить по улицам в сопровождении многочисленной вооружённой толпы телохранителей.

Особенно он боялся наступления нового года, когда закончится его трибунат, а вместе с ним и гарантия неприкосновенности. Поэтому он вопреки закону (нельзя было два года подряд занимать одну и ту же должность) выставил свою кандидатуру на выборах в трибуны 133 до н. э.

Убийство Гракха

В тот же день убито 300 приверженцев Тиберия, а затем начались уголовные преследования, хотя аграрный закон отменён не был и комиссия продолжала действовать; место убитого в ней занял тесть Гая Гракха , Публий Красс Муциан, а по смерти последнего и Аппия Клавдия их заменили Марк Фульвий Флакк и Гай Папирий Карбон. Комиссия работала успешно и в течение 5 лет довела количество крестьян-землевладельцев с 300000 до 400000.

См. также

Примечание

Литература

Биографии обоих Гракхов есть у Плутарха . Хорошее изложение их деятельности у Моммзена и Ине. Ср. Nitzsch, «Die Gracchen und ihre Vorgänger»; Neumann, «Geschichte Roms während des Verfalls der Republik». На русском языке есть популярный сжатый очерк деятельности Г. в ст. П. М. Леонтьева «О судьбе земледельческих классов в древнем Риме» («Отчёт моск. унив.» за 1861 г.).

• Дерзновение / Д. Валовой, М. Валовая, Г. Лапшина. - М.: Мол. гвардия, 1989. - 314 c., ил.
• Бобровникова Т.А.Повседневная жизнь римского патриция в эпоху разрушения Карфагена. - М., 2001. - С. 352-389.

Ссылки

Сочинения Плутарха
Сочинения
Сравнительные жизнеописания
1 Непарные жизнеописания 2 Несохранившиеся жизнеописания

Категории:

• Персоналии по алфавиту
• Родившиеся в 162 году до н. э.
• Умершие в 133 году до н. э.
• Народные трибуны
• Семпронии
• Убитые политики

Wikimedia Foundation . 2010 .

Тиберий Гракх является одной из самых известных личностей в истории Древнего Рима. Он прославился как законодатель, реформатор, политический и Немалую роль в распространении жизнеописания данного деятеля сыграли те обстоятельства, при которых погиб Тиберий Гракх. Биография этой исторической личности станет предметом нашего изучения.

Происхождение

Тиберий Гракх принадлежал к роду Семпрониев. Этот род, хотя и был плебейский, но относился к сословию нобилей - правящей элите Римской республики.

История плебейского рода Семпрониев начинает свой отсчет с III в. до н. э. Первым выдающимся представителям ветви Гракхов являлся прадед героя нашего повествования, который к тому же был его тезкой. Он был удостоен чести в 238 г. до н. э. стать консулом республики. Его старший сын Тиберий был консулом уже два раза - в 215 и в 213 гг. до н. э., но он погиб во время Второй пунической войны. Второй его ребенок - Публий - являлся дедом реформатора.

Сын Публия, носивший традиционное в семье имя Тиберий, также был удостоен звания консула в 177 и 163 гг. до н. э. До этого, в 187 г. до н. э., он был народным трибуном.

Публий женился на Корнелии - представительнице знатного патрицианского рода и дочери знаменитого победителя Ганнибала - Публия Корнелия Старшего. В этом браке было рождено 12 детей. Правда, до зрелого возраста удалось дожить лишь троим: Тиберию Гракху, о котором речь пойдет ниже, его младшему брату Гаю и сестре Семпронии.

Рождение и юность

Существует несколько версий относительно того, когда в Риме родился Тиберий Гракх. Наиболее вероятными считаются 166, 163 или 162 гг. до н. э.

Тиберий рано потерял отца - тот умер в 154 г. до н. э. Мать отказалась повторно выходить замуж. Хотя, по легенде, к ней сватался даже представитель Птолемеев - царского рода Египта. Она решила полностью посвятить себя воспитанию детей.

В возрасте около десяти лет от роду Тиберий вступил в жреческую коллегию авгуров, что считалось очень почетным.

Тиберий Гракх прославился ещё в юном возрасте. Он участвовал в захвате Карфагена в ходе выступал под командованием своего родственника по материнской линии Сципиона Эмилиана Африканского. И именно Тиберию в 146 г. до н. э. удалось первым из римлян взобраться на стены этого города.

Продолжение военной службы

Затем Тиберий продолжил военную службу в Испании. Он состоял квестором у Гая Гостилия Манцина. Но отряд его командира был окружен иберами. Благодаря переговорам, участие в которых принимал и Тиберий, удалось не только вывести войска из окружения, но и заключить с иберами выгодный мирный договор.

Впрочем, по возвращении Тиберия в Рим сенат отказался ратифицировать этот документ, так как он был составлен без его позволения.

Значение личности

Тиберий Гракх навсегда останется одной из самых знаковых личностей в истории Древнего Рима. Он одним из первых стал внедрять законы, которые, в первую очередь, были приняты в интересах самых незащищенных слоев граждан. Хотя до сих пор полностью не ясны все мотивы его поведения, так как некоторые историки считают одной из причин его бурной политической деятельности личную конфронтацию с крупными собственниками земли, но тем не менее положительное их влияние на демократизацию римского общества не подвергается сомнению.

Некоторые исследователи считают, что именно Тиберий Гракх основал то политическое направление, которое в будущем преобразовалось в демократическую партию популистов.

Именно начало противостояния Гракхов с крупными землевладельцами иногда трактуется как открытие периода гражданских войн в Римской республике.

Нельзя переоценить ту пользу, которую принесли простому римскому народу Гракхи. Тиберий и Гай навсегда вошли в мировую историю, благодаря своим деяниям.