Клод леви стросс биография кратко. Клод Леви-Стросс

Родился в еврейской семье в Брюсселе. Его отец, Реймон Леви-Стросс (Raymond Lévi-Strauss), был художником-портретистом, как и оба его брата; дед по материнской линии, Эмиль Леви (Emile Lévy) - главным раввином Версаля. В 1909 году семья возвратилась в Париж, а после призыва отца во французскую армию в 1914 году мать Клода - Эмма Леви (Emma Lévy) - вернулась к родителям и будущий антрополог вырос в доме деда в Версале. В своих мемуарах Клод Леви-Стросс вспоминает, что атмосфера в доме была богемной, ему с детства прививалась любовь к музыке на примере его прадеда - композитора Исаака Стросса (Isaac Strauss, 1806-1888), родом из Эльзаса.

После первого учебного года супруги Леви-Стросс совершили экспедицию к индейцам племён кадиувеу и бороро. Этнографическая коллекция, собранная там, была показана на выставке в Париже. Интерес, вызванный этой выставкой, помог Леви-Строссу получить финансовую поддержку для продолжения экспедиций. Он вернулся в Бразилию, где организовал экспедицию к индейцам намбиквара и тупи-кавахиб, длившуюся более года. О своих бразильских путешествиях учёный рассказал в книге «Печальные тропики».

После вторжения во Францию немецких войск оставаться в Париже Леви-Строссу из-за его еврейского происхождения было нельзя. Некоторое время он работал преподавателем в лицее Перпиньяна, а затем профессором философии в Политехнической школе Монпелье, но был уволен после вступления в силу «расовых законов».

Благодаря программе Рокфеллера по спасению европейских учёных Леви-Стросс был приглашён в США (1940). В Нью-Йорке читал лекции по социологии и этнологии в вечернем университете для взрослых. Тесно общался с Романом Якобсоном, благодаря влиянию которого сформулировал структуралистский подход к культурной антропологии. Благодаря общению с видными американскими этнологами, особенно с «отцом американской антропологии» Францем Боасом, Клод Леви-Стросс познакомился и с достижениями этнографии США. В 1942 году Ф. Боас умер в Колумбийском университете на руках Леви-Стросса.

В начале 1945 года вернулся во Францию, но вскоре вновь отправился в США в качестве советника по культуре во французском консульстве в Нью-Йорке. Пробыл на этой должности до 1947 года. Вернувшись на следующий год в Париж, получил докторскую степень в Сорбонне за работы «Семейная и социальная жизнь индейцев намбиквара» и «Элементарные структуры родства» (здесь интересно сотрудничество Леви-Стросса и выдающегося математика А.Вейля, который написал математическое приложение к этой книге).

В конце 1940-х и в начале 1950-х, Леви-Стросс ведет активную научную и преподавательскую деятельность во Франции. Он руководит одним из направлений в Национальном центре научных исследований (CNRS), одновременно с этим читает лекции и занимает должность заместителя директора по этнологии в Музее человека. Наконец, Леви-Стросс возглавляет пятую секцию Практической школы высших исследований, ранее руководимую Марселем Моссом. Во время его руководства секция была переименована из «Исследования религий» в «Сравнительное религиоведение бесписьменных народов».

В 1952 году по заказу ЮНЕСКО К. Леви-Стросс пишет работу «Раса и история», посвященную многообразию культур и межкультурным отношениям.

В начале 1960 года Леви-Стросс стал руководить кафедрой социальной антропологии в Коллеж де Франс. На базе Коллеж де Франс он создал Лабораторию социальной антропологии, чтобы дать молодым учёным возможность исседовательской работы. В Лаборатории готовились диссертации, организовывались экспедиции в самые разные районы мира. Там стали работать не только французы, но и учёные из других стран. В 1961 году Леви-Стросс вместе с лингвистом Эмилем Бенвенистом и географом Пьером Гуру основал академический антропологический журнал «Человек» (l’Homme) по аналогии с англоязычными журналами «Man» и «American Anthropologist». Он руководил Лабораторией вплоть до своего выхода на пенсию в 1984 году.

В 2008 году Леви-Строссу исполнилось 100 лет, он стал первым членом Французской академии, достигшим этого возраста. В этом же году Библиотека Плеяды приступила к публикации его работ (обычно этого при жизни автора не делается).

Ученый скончался 30 октября 2009 года в своем доме в Париже от сердечного приступа. О смерти Леви-Стросса было объявлено 3 ноября, и в тот же день он был похоронен в деревне Линьероль (департамент Кот-д’Ор, Бургундия)

p. 1908) Французский антрополог, культуролог, эстетик, философ. Является одним из основателей и главной фигурой структурализма, который он определяет как высшую форму современного материализма, а также как «сверхрациоиализм», восстанавливающий единство чувственного и рационального начал. В своих исследованиях опирается на лингво-семиотические, логико-математические и другие конкретно-научные методы. Испытал влияние со стороны вульгарного материализма, марксизма и американской культурной антропологии. Вопросы эстетики и искусства занимают у Л. -С. одно из центральных мест, они присутствуют во всех его работах. Даже внеэстетическую проблематику он часто рассматривает в непосредственной связи и через призму искусства. Так, исследование мифов, составляющих главный предмет его научных интересов, Л.-С. проводит через сравнительный анализ с музыкой и искусством масок. Поэтому один из авторов назвал все его творчество «эстетической метафизикой», «логикой эстетического восприятия». Концепция Л.-С. во многом представляет собой переходный этап от традиционной эстетики к современной, лингво-семиотической. Однако в целом в его концепции преобладает языковой, знаковый взгляд на искусство. Оно рассматривается главным образом изнутри, с точки зрения внутренней структуры и формы, как самодостаточная знаковая система. В центре размышлений Л.-С. находится произведение, а не художник. Он критически оценивает роль творческой интуиции и других субъективных факторов, выступает против аналогий между процессом создания произведения и иррациональным актом, как и против понимания искусства в качестве высшего рода познания. По этой причине он весьма скептически относится к психологическим и экзистенциально-феноменологическим теориям искусства, обвиняя их в психологизме и субъективизме, а также к социологическим теориям, видя в них пренебрежение спецификой искусства, его подчинение внешнему детерминизму. Вместе с тем у Л.-С. нет стремления бросить вызов всем предшествующим теориям искусства. В своих анализах он использует такие традиционные понятия, как «мимесис» и «образ». В его концепции нет того «непроницаемого герметизма», куда помещают искусство многие сторонники лингво-семиотического течения. Эстетические взгляды Л.-С. находятся под сильным влиянием Р. Вагнера, которого он назвал «бесспорным отцом структурного анализа мифов». Можно сказать, что эстетическое сознание Л.-С. пропитано вагнеровским хроматизмом. Вслед за Гегелем он продолжает тему «смерти искусства», указывая на новые свидетельства этого процесса. Искусство, отмечает он, перестает быть душой и сердцем современного «механического» общества, где оно в лучшем случае оказывается на положении «национального парка», ему угрожают поп-арт и многоликий демон кича. Исследуя состояние современного западного искусства, Л.-С. вполне сознает, что одна только формальная и техническая эволюция и даже революция в искусстве не может избавить его от растущей угрозы исчезновения. Являясь чутким ценителем и возвышенным почитателем музыки, он критически оценивает музыку после И. Стравинского, не приемлет атональную, серийную и постсерийную музыку, с глубоким сожалением смотрит на процесс разложения музыкальной формы, начавшийся с К.Шенберга, с горьким сарказмом пишет о «невыносимой скуке, которую вызывает современная литература», включая «новый роман», проявляет полное безразличие к абстрактной живописи, указывая на ее «семантическую убогость». Л.-С. полагает, что большие возможности современных методов исследования следует использовать не столько в целях создания новых произведений, сколько для более глубокого изучения уже созданных. Сущность и своеобразие искусства, по Л.-С., прежде всего состоит в том, что оно играет опосредствующую роль между природой и культурой, снимая в некоторой степени имеющуюся между ними противоположность. От природы искусство берет свое свойство «объектности» или «предметности», поскольку его бытийной основой является материальный предмет. Однако качественное отличие эстетического объекта заключается в том, что он является сделанным, произведенным, и процесс его производства подчиняется правилам и нормам культуры, а не природы. Благодаря этому искусство приобретает свойство «знаковости», коммуникативности, оно становится языком или значащей системой. В целом же искусство находится как бы «на полпути между объектом и языком» и в нем должны быть сохранены оба уровня - природный и культурный, хотя Л.-С. отдает предпочтение культурному. Примерно в таком же духе Л.-С. рассматривает место и роль искусства внутри культуры. Теперь оно «располагается между научным познанием и мифологическим или магическим мышлением». Данную проблему он решает через призму триады «миф-музыка- структурный анализ», которая также предстает в виде «миф-мелос-логос» и перекликается с известной триадой Гегеля «искусство-религия-философия», хотя имеет более локальное значение, чем гегелевская. Л.-С. считает, что полифоническая музыка возникла из мифа, вытесненного из духовной жизни западного мира. Это произошло в результате процесса рационализации общества и культуры, который значительно ослабил влияние религии и не оставил места для мифа. Однако исчезновение последнего не было бесследным. Одна половина распавшегося мифа - формальная структура - перешла к современной полифонической музыке, а другая - смысловая и содержательная - к роману: «Музыка и литература поделили между собой наследство мифа». Вследствие этого музыка становится «мифологической», а все искусство в целом после угасания религии уже является не просто прекрасным, но становится священным. Музыка - это душа умершего мифа, покинувшая его тело и воплотившаяся в звуки. Развивая свою мысль, Л.-С. приходит к выводу, что в процессе рационализации западная полифония обречена испытать судьбу мифа, о чем свидетельствует ее развитие после революции Шенберга. Поэтому в наши дни формальную структуру музыки, которую она унаследовала от мифа, стремится сохранить и возродить структуралистский логос. Сопоставляя науку, искусство и миф, Л.-С. отмечает, что, в отличие от науки, целью искусства является не знание, а смысл и значение, путь к которым лежит не через понятия, а через знаки. Чистая интеллектуальная форма познания является аналитической, связана с метонимией, тогда как эстетическая - синтетической, она сближается с метафорой, в ней познание целого предшествует познанию частей. В отличие от науки, особенно от современной математики, которая, по мнению Л.-С., лишена миметических и референциальных свойств и потому является «невоплощенной», «без тела и содержания», искусство до некоторой степени сохраняет указанные свойства, ибо существует в виде конкретных материально-чувственных произведений. Между искусством и мифом Л.-С. находит гораздо больше сходства, чем различий. Их сходство проявляется прежде всего в том, что оба они преследуют смысл и значение, черпая их из одного и того же источника - бессознательного, а также из внутренних структурных свойств. Сближаются они и по своим познавательным характеристикам, поскольку в обоих случаях речь идет не столько о познании, сколько об «интеллектуальных поделках», в которых научные понятия смешиваются с художественными образами и вымыслом. В общем, хотя, согласно формуле Л.-С., искусство располагается на полпути между мифом и наукой, в контексте всей его концепции оно все-таки находится гораздо ближе к мифу. Соч.: Печальные тропики. М., 1984; Структурная антропология. М., 1985; «Болеро» М. Равеля // Музыкальная академия. 1992, № 1. Le regard eloigne. P., 1983; La voie des masques. P., 1979. Лит.: Мелетинский E. M. Поэтика мифа. M., 1977; Автономова H. С. Философские проблемы структурного анализа в гуманитарных науках. М., 1977; Силичев Д. А. Эстетические взгляды К. Леви-Стросса. // Вопросы философии. 1986, № 3. Он же. Эстетические концепции в структурализме. // История эстетической мысли. Т. 5, М., 1991; Charbonnier G. Entretiens avec Claude Levi-Strauss. P., 1969; Simonis J. Claude Levi-Strauss ou la «Passion de linceste». P., 1968; Merquior J. G. Lesthetique de Levi-Strauss. P., 1977. Д. Силичев

Эта концепция, на что обращают внимание исследователи, впитала в себя целый ряд достижений и открытий как в естественных, математических, так и в гуманитарных науках - открытий, совершенных к середине нашего столетия. Среди них надо прежде всего назвать исследования структур первобытного мифологического мышления и символических форм (Э. Дюркгейм, Леви-Брюль, М. Мосс, Э. Кассирер и др.) и кибернетику вместе с соответствующим развитием математики. Леви-Стросс особое значение придал возможностям (математического) моделирования в их тогда еще необычном применении к этнографическому, антропологическому материалу. (Совместно с математиками Леви-Стросс разработал и содержательно интерпретировал модели, позволяющие понять сложные системы родства в первобытном обществе.) Важнейшим источником концепции Леви-Стросса стало накопление новых знаний в разделе лингвистики, которая как раз и получила название "структурной". (Приходится с сожалением констатировать, что выдающиеся лингвисты нашей страны, еще в 20-30-х годах прокладывавшие пути названным концепциям, - а это И. Г. Франк-Каменецкий, О. М. Фрейденберг, М. М. Бахтин, Г. Г. Шпет, Я. Э. Голосовкер и др. - тогда еще не были известны на Западе. Леви-Стросс, правда, знал работы Н. Трубецкого и Р. Якобсона и признавал их влияние на становление своих идей.)

Леви-Стросс четко и определенно построил свою структуралистскую концепцию на фундаменте психоанализа - особенно в том его варианте, который был разработан К.-Г. Юнгом, именно с обращением к мифологическому мышлению. "Если, как мы полагаем, - писал Леви-Стросс, - бессознательная умственная деятельность состоит в наделении содержания формой и если эти формы в основном одинаковы для всех типов мышления, древнего и современного, первобытного и цивилизованного... - то необходимо и достаточно прийти к бессознательной структуре, лежащей в основе каждого социального установления или обычая, чтобы обрести принцип истолкования, действительный и для других установлении и обычаев...".

При этом Леви-Стросс опирался на фрейдовское различение подсознательного и бессознательного, а также на юнговское понятие "коллективного бессознательного". "Можно сказать, что подсознание - это индивидуальный словарь, в котором каждый из нас записывает лексику своей индивидуальности, и что бессознательное, организуя этот словарь по своим законам, придает ему значение и делает его языком, понятным нам самим и другим людям (причем лишь в той мере, в коей он организован по законам бессознательного)". Тяготение этнографа и философа Леви-Стросса к исследованию языковосимволических форм и даже, если можно так выразиться, "оязыковление" всей жизни (не столь и разговорчивых, часто не имеющих письменности) первобытнообщинных народов и поселений вовсе не случайно. Выдвижение на первый план языка и своего рода "языковая редукция" (сведение таких, например, социальных феноменов как социальные отношения, культурное творчество, искусство, к языковосимволическим формам их выражения) есть своего рода знамение времени.

Язык, согласно раннему Леви-Строссу, именно в XX в. становится объектом усиленных исследований, которые заканчиваются впечатляющими и неожиданно точными результатами. "Из всех общественных явлений, видимо, только язык может подвергаться истинному научному исследованию, объясняющему способ его формирования и рассматривающему некоторые направления его последующего развития".

Нельзя не обратить внимание также и на гуманистическую, антирасистскую устремленность исследований Леви-Стросса: он отыскивал общие корни в мышлении, культуре, деятельности, социальной жизни народов, стоящих на разных ступенях исторического развития. ЛевиСтросс исходил из того предположения, что "различные формы общественной жизни представляют в своей сути нечто общее: все они - системы поведения, каждая из которых является некоторой проекцией не плоскость сознательного и общественного мышления всеобщих законов, управляющих бессознательной деятельностью духа".

Более конкретная "рабочая гипотеза", которая позволяла ЛевиСтроссу широко и масштабно осмыслить этнографический материал, состояла в следующем. Главное внимание должно быть привлечено к тем способам, с помощью которых система кровного родства биологического происхождения заменяется системой социального характера. Тогда брачные правила и системы родства предстают, согласно Леви-Строссу, как системы обмена и как особый язык, т.е. "как множество операций, обеспечивающих возможность общения между индивидами и группами индивидов". В той системе предельно и широко понятого языка, которая выделена для анализа, Леви-Стросс решающее значение придал не словам, а структуре. Не суть важно, рассуждает Леви-Стросс, создан ли миф каким-либо индивидуальным субъектом или заимствован из коллективной традиции (оба вида мифов, кстати, подвержены взаимодействию и взаимообогащению). "...Структура же остается неизменной, и именно благодаря ей миф выполняет свою символическую функцию". Существенно, согласно Леви-Строссу, что структуры едины для всех "языков", т.е. безразличны к материалу. Дело обстоит здесь примерно так же, как в случае мифов и сказок. Чтобы напечатать даже известные мифы, сказания, сказки разных народов, потребовалось бы много томов. "Но их можно свести к небольшому числу простейших типов, если за разнообразием действующих лиц разглядеть некоторые простейшие функции".

В "Структурной антропологии", четырех томах "Мифологического", в других работах Леви-Стросс весьма скрупулезно воспроизводит глубинные структуры мифов, их кодирования, "располагая" коды на географической, космологической, социологической, техноэкономической "плоскостях". Отличительные особенности мифологической логики, по Леви-Строссу: логика обобщений, классификаций, анализа природных и социальных явлений, что делает ее внутренне родственной науке; вместе с тем она конкретна и образна, является логикой ощущений; мифологическое мышление широко пользуется метафорами, символами и превращает их в способы постижения мира и человека; логика мифа, как и логика самих социальных отношений, построена на бинарных (двойных) оппозициях (высокий - низкий, день - ночь, правый - левый, мир - война, муж - жена, небо - земля и т.д.).

Поскольку через более конкретный структурный анализ внутренней логики мифов, моделирование структур родства первобытнообщинных народов Леви-Стросс пролагал дорогу обобщенной философии и методологии структурного анализа, в дальнейшем его последователи считали возможным и необходимым применить идеи структурализма к другим областям гуманитарного знания. Для французского врача-психоаналитика Жана Лакана то были психология и психиатрия. Его концепция рождается в середине 60-х годов на пересечении структурализма и возрожденного, хотя и существенно преобразованного, фрейдизма. В отличие от Фрейда Лакан в исследовании бессознательного выдвигает на первый план не механизмы сексуальных влечений, а язык, речь, дискурс. И хотя "язык" трактуется расширительно и скорее символически-метафорично, Лакан как врач-психоаналитик упорно продвигается по пути сложного и глубокого анализа речи пациента, которая в данном случае служит главным средством коммуникации врача и больного.

Отличное определение

Неполное определение ↓

Биография

Родился в еврейской семье в Брюсселе. Его отец, Реймон Леви-Стросс (Raymond Lévi-Strauss), был художником-портретистом, как и оба его брата; дед по материнской линии, Эмиль Леви (Emile Lévy) - главным раввином Версаля. В 1909 году семья возвратилась в Париж, а после призыва отца во французскую армию в 1914 году мать Клода - Эмма Леви (Emma Lévy) - вернулась к родителям и будущий антрополог вырос в доме деда в Версале. В своих мемуарах Клод Леви-Стросс вспоминает, что атмосфера в доме была богемной, ему с детства прививалась любовь к музыке на примере его прадеда - композитора Исаака Стросса (Штраусса, Isaac Strauss, 1806-1888), родом из Эльзаса.

В начале 1945 года вернулся во Францию, но вскоре вновь отправился в США в качестве советника по культуре во французском консульстве в Нью-Йорке. Пробыл на этой должности до 1947 года. Вернувшись на следующий год в Париж, получил докторскую степень в Сорбонне за работы «Семейная и социальная жизнь индейцев намбиквара» и «Элементарные структуры родства» (здесь интересно сотрудничество Леви-Стросса и выдающегося математика А. Вейля, который написал математическое приложение к этой книге).

В конце 1940-х и в начале 1950-х, Леви-Стросс ведет активную научную и преподавательскую деятельность во Франции. Он руководит одним из направлений в Национальном центре научных исследований (CNRS), одновременно с этим читает лекции и занимает должность заместителя директора по этнологии в Музее человека. Наконец, Леви-Стросс возглавляет пятую секцию Практической школы высших исследований, ранее руководимую Марселем Моссом. Во время его руководства секция была переименована из «Исследования религий примитивных народов» в «Сравнительное религиоведение бесписьменных народов».

В начале 1960 года Леви-Стросс стал руководить кафедрой социальной антропологии в Коллеж де Франс. На базе Коллеж де Франс он создал Лабораторию социальной антропологии, чтобы дать молодым учёным возможность исследовательской работы. В Лаборатории готовились диссертации, организовывались экспедиции в самые разные районы мира. Там стали работать не только французы, но и учёные из других стран. В 1961 году Леви-Стросс вместе с лингвистом Эмилем Бенвенистом и географом Пьером Гуру основал академический антропологический журнал «Человек» (l’Homme) по аналогии с англоязычными журналами «Man» и «American Anthropologist». Он руководил Лабораторией вплоть до своего выхода на пенсию в 1984 году.

Награды

Член Французской академии (с 1973), занимал 29-е кресло. Иностранный член Национальной академии наук США. Член-корреспондент Британской академии (1966).
Кавалер Большого креста ордена Почётного легиона;
Командор Национального ордена Заслуг;
Командор ордена Академических пальм;
Командор ордена искусств и литературы;
Командор ордена Короны (Бельгия);
Командор ордена Южного Креста (Бразилия);
Кавалер ордена Восходящего солнца 2-го класса (Япония);
Кавалер Большого креста ордена Заслуг в науках (Бразилия).

Избранные работы

La Vie familiale et sociale des indiens Nambikwara (1948).
Les Structures élémentaires de la parenté (1949)
Race et histoire (1952, рус. пер. Раса и история, 2000)
Tristes tropiques (1955, рус. пер. Печальные тропики, 1984)
Anthropologie structurale (1958, рус. пер. Структурная антропология, 1983)
Le Totemisme aujourdhui (1962, рус. пер. Тотемизм сегодня, 1994.)
La Pensée sauvage (1962, рус. пер. Неприрученная мысль, 1994)
Mythologiques I-IV (Мифологики)
- Le Cru et le cuit (1964, рус. пер. Сырое и приготовленное, 2000, ранее в русской литературе упоминалась под названием «Сырое и варёное»)
- Du miel aux cendres (1966, рус. пер. От мёда к пеплу, 2000)
- L’Origine des manières de table (1968, рус. пер. Происхождение застольных обычаев, 2000)
- L’Homme nu (1971, рус. пер. Человек голый, 2007)
Anthropologie structurale deux (1973, Структурная антропология-2)
La Voie des masques (1972, рус. пер. Путь масок, 2000)
Paroles donnés (1984)
Le Regard éloigné (1983, Взгляд издалека)
La Potière jalouse (1985, рус. пер. Ревнивая горшечница, 2000)
De Près et de loin (1988)
Histoire de lynx (1991, История рыси)
Regarder, écouter, lire (1993)
Saudades du Brasil , (1994)

Ему принадлежат афоризмы: «21-й век будет веком гуманитарных наук - или его не будет вовсе» и «Ученый - это не тот, кто дает правильные ответы: это тот, кто ставит правильные вопросы».

Обнаружил у дикарей поведение, подобное феномену Пиаже.

Исследователь и философ Клод Леви Стросс признан отцом американской антропологии неслучайно. Написанная им книга «Структурная антропология» широко известна не только в научном мире, но вызвала, в свое время, широкий резонанс, разбудив интерес социологов, лингвистов, психологов и литературоведов всего мира. Она стала любимой и популярной как среди людей науки, так и в мире поклонников и знатоков литературы и искусства.

Фрагменты биографии К.Л.Стросса

Будущий антрополог Claude Levi-Strauss (фр.) родился 28.11.1908 года в Брюсселе. Отец его был художник, работавший тогда в Бельгии по контракту. Но скоро семья вернулась во Францию. В Париже Леви-Стросс и провел впоследствии основную часть своей жизни.

Дедушка Стросса служил в должности главного раввина Версаля. Соответственно, в семье исповедовались и почитались еврейские религиозные традиции. Тем не менее, Леви воспитывался бабушкой в духе свободомыслия. Как следствие, он с выдающимися результатами закончил школу и поступил в Сорбонну, где посещал лекции по философии и праву.

Эти дисциплины и стали первой специальностью будущего философа, которого коллеги с полным основанием позже назвали мыслителем века.

Не миновала юношу и увлеченность политикой. Будучи первым членом французской секции рабочего интернационала, Стросс в возрасте 24-х лет начал писать диссертацию на тему философских предпосылок исторического материализма как концепции. Но этому его увлечению не довелось в полной мере развиться и состояться из-за того, что юноша вскоре попал в автомобильную аварию.

Говоря же об антропологии - нужно отметить, что эта тема заинтересовала молодого ученого уже в Сорбонне, хотя поначалу, после окончания университета, его направили преподавателем философии в провинциальный лицей, что не вызвало у юноши, прямо скажем, никакого вдохновения.

И вот, через некоторое время он с радостью присоединился к своим французским университетским коллегам , получив возможность поехать с ними в Бразилию, где стал преподавателем социологии университета в Сан-Паулу.

Именно это место и послужило, можно сказать, некой отправной точкой последующих этнографических изысканий будущего ученого. Так, летом 1935-го года Леви Стросс решил поближе познакомиться с племенами индейцев Бразилии бороро и кадиувео , а несколько позже предпринял очередную вылазку-экспедицию в почти первобытный мир, к племенам намбиквара .

С момента этих встреч с неизвестными ему прежде «натуральными людьми», что вызвали в душе исследователя настоящее потрясение, и проснулось в нем призвание этнографа.

И одним из результатов этого стало убеждение Стросса в том, что представители натуральных этносов вовсе не являются носителями так называемого «дологического» мышления, - как считали некоторые исследователи, такие, например, как французский этнолог, антрополог и философ Л.Брюль.

Основные идеи

Основные идеи Леви Стросса больше перекликались, скорее, со взглядами Руссо, преклонявшимся перед дикарем и его естественным состоянием бытия.

Глубинное важнее поверхностного, коим является любой социум на фоне подлинной «натуральных людей», - полагал Стросс.

Возвращаясь к вехам его биографии, стоит отметить, что после вторжения в начале сороковых годов немцев во Францию, ученый воспользовался возможностями гуманитарной программы, созданной фондом Рокфеллера. Ее цель состояла в том, чтобы спасти от фашизма еврейских представителей европейской науки и культуры, и французский исследователь переехал в США.

Время, проведенное в Нью-Йорке, оказалось для ученого периодом, когда он ощутил поистине колоссальный интеллектуальный подъем. А публичная библиотека Нью-Йорка явилась для него настоящим местом учебы, размышлений и открытий: здесь была написана его основная научная диссертация.

В эти годы пытливый этнограф и философ познакомился с ведущими представителями гуманитарно-научного мира. Среди них были Роман Якобсон, Андре Бретон, Франц Боас и многие другие.

С 1945 по 1947 год, наряду с научными изысканиями, Леви Стросс занимался также и работой дипломата в миссии по культуре во французском посольстве Америки, после чего он снова решил вернуться в Париж. Здесь, опять же, в Сорбонне, он защитил уже две этнографических диссертации.

Одна из них называлась «Элементарные структуры родства». Публикация работы состоялась в 1949 году и тут же принесла своему автору известность и признание профессионалов. Даже те из них, кто стояли на совершенно иных научных позициях, соглашались с тем, что

этому ученому в XX веке в области антропологии не было равных. Сила его интеллекта была способна охватить буквально все науки и дисциплины, имевшие отношение как к самому феномену человека как такового, так и к творению его рук.

Среди его научных изысканий были и такие как теория происхождения государства , где Стросс связывает возникновение государства с теорией инцеста. Суть этой его теории была в том, что, по мнению ученого, для того, чтобы запретить в полупервобытном обществе инцест как явление, представителям этого общества нужно было применить в нем жестокие и суровые меры пресечения. Именно в этой связи в первобытной родовой общине необходимо было создать специальные структуры, которые бы не допускали кровосмешения внутри одного рода.

Впрочем, надо отметить, что далеко не все специалисты в этой области являются сторонниками такого рода философских выводов и считают эту причину возникновения государства основной и единственной.

Структурная антропология

Основные идеи Леви Стросса отражены в его работе «Раса и история», а также в его многочисленных сборниках статей под общим названием «Структурная антропология» (1958г). Продолжение этой темы воплотилось в третьей книге исследователя под названием «Взгляд издалека», которая была посвящена Р. Якобсону.

Эти, по сути, три антропологических сборника и представили миру собственно новую академическую дисциплину, созданную Леви Строссом.

Ее ключевая идея - выявление структурных взаимосвязей и взаимозависимостей, которые определяют, в конечном итоге, разнообразные явления, относящиеся к культуре и социуму традиционных человеческих сообществ.

Культурная антропология

Наряду с термином структуралистская или структурная , в работах Стросса и в их описаниях можно встретить и термин культурология или культурная антропология. В чем его суть и смысл?

Этот смысл практически состоит, можно сказать, в расширении понятия структуры как таковой и представляет собой уже некую трансформацию в область культуры - привычек, традиций, взаимоотношений: всего того, чем отличаются друг от друга разные народы и этносы.

И одной из главных черт, которая характеризует, по Строссу, это направление, можно считать то, что он отрицал эволюцию и был убежден, что каждое общество развивается поступательно, проходя в своем развитии разнообразные фазы и ступени.

В этой связи ученый призывал не рассматривать те или иные традиции и особенности народов и культур предвзято, с субъективной точки зрения, а попытаться в них вжиться и увидеть суть явлений изнутри.

И, наконец, стоит сказать здесь и о том, что огромное внимание в этой теме Леви Стросс уделял исследованиям взаимоотношений между личностью и социальной средой, полагая, что именно в ней формируется человеческая индивидуальность, которая и несет, в конечном итоге, в себе соответствующий отпечаток этой самой социальной среды.

Думаю, - даже в наше время трудно переоценить значение таких выводов.

Неприрученная мысль

Эту же тему продолжают и более поздние книги автора: «Тотемизм сегодня» и «Неприрученная мысль», переведенные на русский язык лишь в 1994 году. Последняя из них есть некий обобщенный принцип мыслей дикаря, вступившего в дискуссию с Полем де Сартром и его взглядом на историю. Что же касается раскрываемой в них темы тотемизма, то

Созданы не для того, чтобы их поедать, - считал Стросс, - а для того,чтобы с их помощью человек мог научиться мыслить.

Клод Леви Стросс, Первобытное мышление.

Мифологики

Более развернуто эта работа называется: «Леви Стросс Мифологики: от меда к пеплу». Ее сравнивают с научной симфонией в четырех частях, состоящей из подробных уникальных записей, с легендами и преданиями племен северо- и южно-американских индейцев.

Строение и структура мифов, входящих в эти уникальные четыре тома («Сырое и приготовленное», «От меда к пеплу», «Происхождение застольных обычаев» и «Человек голый») раскрывает перед нами систему мышления, которая, по сути, роднит привычно называемого нами человека цивилизованного с его антиподом: дремучим дикарем:

И природа у них, как оказывается, совершенно одна и та же.

Стросс писал эту симфонию в прозе долго и тщательно, объединив в ней более восьмисот аутентичных мифов, работая с утра до вечера, как говорится, - без выходных и проходных, впадая то в восторг, то в отчаяние и даже - в глубокое чувство отвращения… - так, собственно, и создается все великое.

Кроме академических трудов на тему научной этнографии с элементами лингвистики и математики, Строссом были написаны и популярные книги. Среди них -

Печальные тропики

Книга, созданная на основе путевых заметок и дневников. Эдакая философская драма, рассказывающая о столкновнении человека с совершенно другим миром и о том, как он при этом себя чувствует…

Знакомясь с наследием этого уникального исследователя, прошедшего столь необычный путь и прожившего столь долгую жизнь - реальных сто лет - встречаешься с огромным количеством названий его удивительных трудов, охвативших практически все стороны человеческой цивилизации.

Раса и история, Путь масок, Время вновь обретенное, колдовство и системы трансформаций, сексуальная магия и чистая внутренняя энергия… - все эти названия и определения выразительно говорят нам об одном:

Когда человек рождается, он приходит уже на все готовое. Ему остается только все это усвоить и правильно использовать.

Посещал Lycée Janson de Sailly в Париже, затем изучал право и философию в Сорбонне . Посещал также семинары этнографа и социолога Марселя Мосса . Одновременно был левым политическим активистом, членом Французской секции Рабочего Интернационала ; в 1932 году в возрасте 24 лет социалисты даже выдвигали его кандидатом на местных выборах. В то время находился под влиянием марксизма ; утверждал, что редко берется «решать социологическую или этнографическую проблему, не освежив мыслей несколькими страницами “18 Брюмера Луи Бонапарта ” или “К критике политической экономии”» . После окончания университета и службы в армии стал лицейским преподавателем. Однако, следуя совету Поля Низана , молодой агреже философии избирает иной путь реализации своих способностей - через познание жизни, как антрополог в поле, по его словам, «постоянного физического и психического истощения» - в 1935 году вместе с женой Диной Дрейфус (Dina Dreyfus) Клод Леви-Стросс направляется в Бразилию , где вскоре становится профессором университета в Сан-Паулу . После первого учебного года супруги совершили экспедицию к индейцам племён кадиувеу и бороро . Этнографическая коллекция, собранная там, была показана на выставке в Париже. Интерес, вызванный этой выставкой, помог Леви-Строссу получить финансовую поддержку для продолжения экспедиций. Он вернулся в Бразилию, где организовал экспедицию к индейцам намбиквара и тупи-кавахиб, длившуюся более года. О своих бразильских путешествиях учёный рассказал в книге «Печальные тропики».

В конце 1940-х и в начале 1950-х Леви-Стросс ведет активную научную и преподавательскую деятельность во Франции. Он руководит одним из направлений в Национальном центре научных исследований (CNRS) , одновременно с этим читает лекции и занимает должность заместителя директора по этнологии в Музее человека . Наконец, Леви-Стросс возглавляет пятую секцию Практической школы высших исследований , ранее руководимую Марселем Моссом. Во время его руководства секция была переименована из «Исследования религий примитивных народов» в «Сравнительное религиоведение бесписьменных народов».

Теории

Леви-Стросс был приверженцем структуральной лингвистики Фердинанда де Соссюра и стремился применить тот же метод к антропологии , полагая, что в основе всех человеческих культурных практик лежат общие повторяющиеся структуры и понять отдельные детали возможно только через описание их места в общей системе. В то время фундаментальным объектом анализа была семья, как замкнутая единица, состоящая из мужа, жены и их детей. Племянники, кузены, тети, дяди, бабки и деды рассматривались как вторичные субъекты. Леви-Стросс возражал против такой точки зрения, утверждая, что, подобно лингвистической значимости , семьи обретают определённую идентичность только через отношения с другими. Таким образом, он перевернул классический взгляд на антропологию, поместив на первое место вторичных членов семей и настаивая, что исследовать надлежит не семьи, а отношения между семьями .

Обнаружил у дикарей поведение, подобное феномену Пиаже . Наряду с Р. О. Якобсоном является автором идеи возникновения языка как комбинации жестов и выкриков, которые превратились в фонемы .

Награды

Золотая медаль Национального центра научных исследований (1967)
Член Французской академии (с ), занимал 29-е кресло;
Иностранный член Национальной академии наук США ;
Член-корреспондент Британской академии (1966);
Кавалер Большого креста ордена Почётного легиона ;
Командор Национального ордена Заслуг ;
Командор ордена Академических пальм ;
Командор ордена искусств и литературы ;
Командор ордена Короны (Бельгия);
Командор ордена Южного Креста (Бразилия);
Кавалер ордена Восходящего солнца 2-го класса (Япония);
Кавалер Большого креста ордена Заслуг в науках (Бразилия).

Избранные работы

Напишите отзыв о статье "Леви-Стросс, Клод"

Примечания

Литература

Балагушкин Е. Г. Леви-Строс К. // Культурология. Энциклопедия. В 2-х т. / Гл. ред. и авт. проекта С. Я. Левит . - М .: «Российская политическая энциклопедия » (РОССПЭН), 2007. - Т. 1. - С. 1127-1133. - 1392 с. - (Summa culturologiae). - ISBN 978-5-8243-0838-9, ISBN 978-5-8243-0840-2.
// Полит.ру . - 05.11.2009.

Ссылки

(избранное)
- заметка из «Мифологик»
Заметки к юбилею.
- статья А.Островского о жизни и трудах К. Леви-Стросса.

Отрывок, характеризующий Леви-Стросс, Клод

– Значит, они приходят и к живым?.. – очень удивилась моя подружка.
– Не знаю, Стелла. Я ещё вообще почти ничего не знаю... А так хотелось бы не ходить в потёмках и не узнавать всё только на «ощупь»... или из своего опыта, когда постоянно за это «бьют по голове»... Как ты думаешь, твоя бабушка не научила бы чему-то и меня?..
– Не знаю... Ты, наверное, должна сама у неё об этом спросить?
Девочка глубоко о чём-то задумалась, потом звонко рассмеялась и весело сказала:
– Это было так смешно, когда я только начала «творить»!!! Ой, ты бы знала, как это было смешно и забавно!.. Вначале, когда от меня «ушли» все, было очень грустно, и я много плакала... Я тогда ещё не знала где они, и мама, и братик... Я не знала ещё ничего. Вот тогда, видимо, бабушке стало меня жалко и она начала понемножку меня учить. И... ой, что было!.. Вначале я куда-то постоянно проваливалась, создавала всё «шиворот навыворот» и бабушке приходилось за мной почти всё время наблюдать. А потом я научилась... Даже жалко, потому что она теперь уже реже приходит... и я боюсь, что может когда-нибудь она не придёт совсем...
Впервые я увидела, насколько грустно иногда бывает этой маленькой одинокой девочке, несмотря на все эти, создаваемые ею, удивительные миры!.. И какой бы она ни была счастливой и доброй «от рождения», она всё ещё оставалась всего лишь очень маленьким, всеми родными неожиданно брошенным ребёнком, который панически боялся, чтобы единственный родной человек – её бабушка – тоже бы в один прекрасный день от неё не ушла...
– Ой, пожалуйста, так не думай! – воскликнула я. – Она тебя так любит! И она тебя никогда не оставит.
– Да нет... она сказала, что у всех нас есть своя жизнь, и мы должны прожить её так, как каждому из нас суждено... Это грустно, правда?
Но Стелла, видимо, просто не могла долго находиться в печальном состоянии, так как её личико опять радостно засветилось, и она уже совсем другим голоском спросила:
– Ну что, будем смотреть дальше или ты уже всё забыла?
– Ну, конечно же, будем! – как бы только что очнувшись от сна, теперь уже с большей готовностью ответила я.
Я не могла ещё с уверенностью сказать, что хотя бы что-то по-настоящему понимаю. Но было невероятно интересно, и кое-какие Стеллины действия уже становились более понятными, чем это было в самом начале. Малышка на секунду сосредоточилась, и мы снова оказались во Франции, как бы начиная точно с того же самого момента, на котором недавно остановились... Опять был тот же богатый экипаж и та же самая красивая пара, которая никак не могла о чём-то договориться... Наконец-то, совершенно отчаявшись что-то своей юной и капризной даме доказать, молодой человек откинулся на спинку мерно покачивавшегося сидения и грустно произнёс:
– Что ж, будь по-вашему, Маргарита, я не прошу вашей помощи более... Хотя, один лишь Бог знает, кто ещё мог бы помочь мне увидеться с Нею?.. Одного лишь мне не понять, когда же вы успели так измениться?.. И значит ли это, что мы не друзья теперь?
Девушка лишь скупо улыбнулась и опять отвернулась к окошку... Она была очень красивой, но это была жестокая, холодная красота. Застывшее в её лучистых, голубых глазах нетерпеливое и, в то же время, скучающее выражение, как нельзя лучше показывало, насколько ей хотелось как можно быстрее закончить этот затянувшийся разговор.
Экипаж остановился около красивого большого дома, и она, наконец, облегчённо вздохнула.
– Прощайте, Аксель! – легко выпорхнув наружу, по-светски холодно произнесла она. – И разрешите мне напоследок дать вам хороший совет – перестаньте быть романтиком, вы уже не ребёнок более!..
Экипаж тронулся. Молодой человек по имени Аксель неотрывно смотрел на дорогу и грустно сам себе прошептал:
– Весёлая моя «маргаритка», что же стало с тобою?.. Неужели же это всё, что от нас, повзрослев, остаётся?!..
Видение исчезло и появилось другое... Это был всё тот же самый юноша по имени Аксель, но вокруг него жила уже совершенно другая, потрясающая по своей красоте «реальность», которая больше походила на какую-то ненастоящую, неправдоподобную мечту...
Тысячи свечей головокружительно сверкали в огромных зеркалах какого-то сказочного зала. Видимо, это был чей-то очень богатый дворец, возможно даже королевский... Невероятное множество «в пух и в прах» разодетых гостей стояли, сидели и гуляли в этом чудесном зале, ослепительно друг другу улыбаясь и, время от времени, как один, оглядываясь на тяжёлую, золочёную дверь, чего-то ожидая. Где-то тихо играла музыка, прелестные дамы, одна красивее другой, порхали, как разноцветные бабочки под восхищёнными взглядами так же сногсшибательно разодетых мужчин. Всё кругом сверкало, искрилось, сияло отблесками самых разных драгоценных камней, мягко шуршали шелка, кокетливо покачивались огромные замысловатые парики, усыпанные сказочными цветами...
Аксель стоял, прислонившись к мраморной колонне и отсутствующим взглядом наблюдал всю эту блестящую, яркую толпу, оставаясь совершенно равнодушным ко всем её прелестям, и чувствовалось, что, так же, как и все остальные, он чего-то ждал.
Наконец-то всё вокруг пришло в движение, и вся эта великолепно разодетая толпа, как по мановению волшебной палочки, разделилась на две части, образуя ровно посередине очень широкий, «бальный» проход. А по этому проходу медленно двигалась совершенно потрясающая женщина... Вернее, двигалась пара, но мужчина рядом с ней был таким простодушным и невзрачным, что, несмотря на его великолепную одежду, весь его облик просто стушёвывался рядом с его потрясающей партнёршей.
Красавица дама была похожа на весну – её голубое платье было сплошь вышито причудливыми райскими птицами и изумительными, серебристо-розовыми цветами, а целые гирлянды настоящих живых цветов хрупким розовым облачком покоились на её шелковистых, замысловато уложенных, пепельных волосах. Множество ниток нежного жемчуга обвивали её длинную шею, и буквально светились, оттенённые необычайной белизной её изумительной кожи. Огромные сверкающие голубые глаза приветливо смотрели на окружающих её людей. Она счастливо улыбалась и была потрясающе красивой....

Тут же, стоящий от всех в стороне, Аксель буквально преобразился!.. Скучающий молодой человек куда-то, в мгновение ока, исчез, а вместо него... стояло живое воплощение самых прекрасных на земле чувств, которое пылающим взглядом буквально «пожирало» приближающуюся к нему красавицу даму...
– О-о-ой... какая же она краси-ивая!.. – восторженно выдохнула Стелла. – Она всегда такая красивая!..
– А что, ты её видела много раз? – заинтересованно спросила я.
– О да! Я хожу смотреть на неё очень часто. Она, как весна, правда же?
– И ты её знаешь?.. Знаешь, кто она?
– Конечно же!.. Она очень несчастная королева, – чуть погрустнела малышка.
– Почему же несчастная? По мне так очень даже счастливая, – удивилась я.
– Это только сейчас... А потом она умрёт... Очень страшно умрёт – ей отрубят голову... Но это я смотреть не люблю, – печально прошептала Стелла.
Тем временем красавица дама поравнялась с нашим молодым Акселем и, увидев его, от неожиданности на мгновение застыла, а потом, очаровательно покраснев, очень мило ему улыбнулась. Почему-то у меня было такое впечатление, что вокруг этих двоих людей мир на мгновение застыл... Как будто на какой-то очень короткий миг для них не существовало ничего и никого вокруг, кроме них двоих... Но вот дама двинулась дальше, и волшебный миг распался на тысячи коротеньких мгновений, которые сплелись между этими двумя людьми в крепкую сверкающую нить, чтобы не отпускать их уже никогда...
Аксель стоял совершенно оглушённый и, опять никого не замечая вокруг, провожал взглядом свою прекрасную даму, а его покорённое сердце медленно уходило вместе с ней... Он не замечал, какими взглядами смотрели на него проходящие молодые красавицы, и не отвечал на их сияющие, зовущие улыбки.

Граф Аксель Ферсен Мария-Антуанетта

Человеком Аксель и в правду был, как говорится, «и внутри, и снаружи» очень привлекательным. Он был высоким и изящным, с огромными серьёзными серыми глазами, всегда любезным, сдержанным и скромным, чем одинаково привлекал, как женщин, так и мужчин. Его правильное, серьёзное лицо редко озарялось улыбкой, но если уж это случалось, то в такой момент Аксель становился просто неотразим... Поэтому, было совершенно естественным усиленное к нему внимание очаровательной женской половины, но, к их общему сожалению, Акселя интересовало только лишь одно на всём белом свете существо – его неотразимая, прекрасная королева...
– А они будут вместе? – не выдержала я. – Они оба такие красивые!..
Стелла только грустно улыбнулась, и сразу же «окунула» нас в следующий «эпизод» этой необычной, и чем-то очень трогательной истории...
Мы очутились в очень уютном, благоухающем цветами, маленьком летнем саду. Вокруг, сколько охватывал взгляд, зеленел великолепно ухоженный, украшенный множеством статуй, роскошный парк, а вдалеке виднелся ошеломляюще огромный, похожий на маленький город, каменный дворец. И среди всего этого «грандиозного», немного давящего, окружающего величия, лишь этот, полностью защищённый от постороннего взгляда сад, создавал ощущение настоящего уюта и какой-то тёплой, «домашней» красоты...
Усиленные теплом летнего вечера, в воздухе витали головокружительно-сладкие запахи цветущих акаций, роз и чего-то ещё, что я никак не могла определить. Над чистой поверхностью маленького пруда, как в зеркале, отражались огромные чашечки нежно-розовых водяных лилий, и снежно-белые «шубы» ленивых, уже готовых ко сну, царственных лебедей. По маленькой, узенькой тропинке, вокруг пруда гуляла красивая молодая пара. Где-то вдали слышалась музыка, колокольчиками переливался весёлый женский смех, звучали радостные голоса множества людей, и только для этих двоих мир остановился именно здесь, в этом маленьком уголке земли, где в этот миг только для них звучали нежные голоса птиц; только для них шелестел в лепестках роз шаловливый, лёгкий ветерок; и только для них на какой-то миг услужливо остановилось время, давая возможность им побыть вдвоём – просто мужчиной и женщиной, которые пришли сюда, чтобы проститься, даже не зная, не будет ли это навсегда...
Дама была прелестной и какой-то «воздушной» в своём скромном, белом, вышитом мелкими зелёными цветочками, летнем платье. Её чудесные пепельные волосы были схвачены сзади зелёной лентой, что делало её похожей на прелестную лесную фею. Она выглядела настолько юной, чистой и скромной, что я не сразу узнала в ней ту величественную и блистательную красавицу королеву, которую видела всего лишь несколько минут назад во всей её великолепной «парадной» красоте.

Французская королева Мария-Антуанетта

Рядом с ней, не сводя с неё глаз и ловя каждое её движение, шёл «наш знакомый» Аксель. Он казался очень счастливым и, в то же время, почему-то глубоко грустным... Королева лёгким движением взяла его под руку и нежно спросила:
– Но, как же я, ведь я буду так скучать без Вас, мой милый друг? Время течёт слишком медленно, когда Вы так далеко...
– Ваше Величество, зачем же мучить меня?.. Вы ведь знаете, зачем всё это... И знаете, как мне тяжело покидать Вас! Я сумел избежать нежелательных мне браков уже дважды, но отец не теряет надежду всё же женить меня... Ему не нравятся слухи о моей любви к Вам. Да и мне они не по душе, я не могу, не имею права вредить Вам. О, если бы только я мог быть вблизи от Вас!.. Видеть Вас, касаться Вас... Как же тяжело уезжать мне!.. И я так боюсь за Вас...
– Поезжайте в Италию, мой друг, там Вас будут ждать. Только будьте не долго! Я ведь тоже Вас буду ждать... – ласково улыбаясь, сказала королева.
Аксель припал долгим поцелуем к её изящной руке, а когда поднял глаза, в них было столько любви и тревоги, что бедная королева, не выдержав, воскликнула:
– О, не беспокойтесь, мой друг! Меня так хорошо здесь защищают, что если я даже захотела бы, ничего не могло бы со мной случиться! Езжайте с Богом и возвращайтесь скорей...
Аксель долго не отрываясь смотрел на её прекрасное и такое дорогое ему лицо, как бы впитывая каждую чёрточку и стараясь сохранить это мгновение в своём сердце навсегда, а потом низко ей поклонился и быстро пошёл по тропинке к выходу, не оборачиваясь и не останавливаясь, как бы боясь, что если обернётся, ему уже попросту не хватит сил, чтобы уйти...
А она провожала его вдруг повлажневшим взглядом своих огромных голубых глаз, в котором таилась глубочайшая печаль... Она была королевой и не имела права его любить. Но она ещё была и просто женщиной, сердце которой всецело принадлежало этому чистейшему, смелому человеку навсегда... не спрашивая ни у кого на это разрешения...
– Ой, как это грустно, правда? – тихо прошептала Стелла. – Как мне хотелось бы им помочь!..
– А разве им нужна чья-то помощь? – удивилась я.
Стелла только кивнула своей кудрявой головкой, не говоря ни слова, и опять стала показывать новый эпизод... Меня очень удивило её глубокое участие к этой очаровательной истории, которая пока что казалась мне просто очень милой историей чьей-то любви. Но так как я уже неплохо знала отзывчивость и доброту большого Стеллиного сердечка, то где-то в глубине души я почти что была уверенна, что всё будет наверняка не так-то просто, как это кажется вначале, и мне оставалось только ждать...
Мы увидели тот же самый парк, но я ни малейшего представления не имела, сколько времени там прошло с тех пор, как мы видели их в прошлом «эпизоде».
В этот вечер весь парк буквально сиял и переливался тысячами цветных огней, которые, сливаясь с мерцающим ночным небом, образовывали великолепный сплошной сверкающий фейерверк. По пышности подготовки наверняка это был какой-то грандиозный званый вечер, во время которого все гости, по причудливому желанию королевы, были одеты исключительно в белые одежды и, чем-то напоминая древних жрецов, «организованно» шли по дивно освещённому, сверкающему парку, направляясь к красивому каменному газебо, называемому всеми – Храмом Любви.